— Но ведь ты не делал Тане предложения.
— И не собираюсь. Я предъявлю ей ультиматум. Я нужен Никите и Маше. Этого довольно.
— Андрей, ты — эгоист. Ты любишь только себя и ради своей прихоти готов унизить другого человека.
— Эгоист, так эгоист, — Рощин с трудом овладел собой. — Так или иначе, эта женщина и дети будут моими. Я так решил.
— Не спеши. Подумай.
— Не о чем думать.
Претворяя решение в жизнь, Андрей потолковал с глазу на глаз с Таниным хирургом и, предваряя, результаты, очередного рентгена, при помощи пятидесятидолларовой купюры, сам поставил диагноз:
— Еще месяц на костылях, правда?
— Зачем? — удивился врач. — У нее все в порядке.
— Без гипса она от меня сбежит, — ни не смущаясь чужого любопытства, признался Андрей.
— Что ж, месяц, так месяц… — согласился доктор, о чем и поведал Татьяне при очередной встрече: — Нулевое сращение. Недельки четыре придется еще потерпеть. Кстати, наведайтесь к физиотерапевту. Он вам покажет комплекс упражнений.
Пока расстроенная Таня путешествовала по лечебным кабинетам, Рощин с Никитой отправились в библиотеку к Валерии Ивановне. По просьбе Тани она подобрала для Тани книги по истории эсеровского движения.
Оппель пришлось парковать метрах в двадцати от входа. Подобраться ближе мешал серый джип, с медвежьей грацией занявший небольшое пространство перед стеклянными дверьми.
— Я быстро, — Андрей щелкнул Никиту по носу и выбрался из машины. Однако не успел сделать и шагу, как почувствовал резкую боль в затылке. Асфальт полетел навстречу. Перед глазами заплясали звезды. Одна очень напоминала рожу пьяного мужика.
— Будешь, паскуда, знать, как мою бабу трахать… — в оглушительную тишину ворвался пронзительный вопль.
Почти не осознавая, что происходит, ухватив каким-то седьмым чувством нависшую опасность, Рощин откатился в сторону. Через мгновение на то место, где он только что лежал, с гулким грохотом опустился лом.
— Сука гребаная, — с матерной бранью пьяный до крайности мужчина лет тридцати рванул дверцу и схватил Никиту.
— Нет! — мальчик захлебнулся отчаянным плачем.
Не обращая внимания на слезы и протесты, мужчина закинул Никиту на плечо и побежал в сторону проспекта. Тонкие детские ручонки и русая головенка взметнулись в сторону, словно кукольные.
Рощин минуту или более недоуменно смотрел вслед похитителю.
«Куда, зачем, какого черта…» Тупые мысли растворялись в бессмысленном полуобморочном равнодушии. Затем яркой вспышкой наступило прозрение. Андрей с трудом поднялся и, прихрамывая, заковылял вдогонку. Перед глазами прыгали разноцветные сполохи, макушка горела, в ушах стоял звон. Каждый шаг, как эхо, отдавал острой болью в висках, однако страх за Никиту толкал Андрея вперед. Расстояние между ним и пьяным сокращалось, вскоре Рощин настиг мужика, толкнул в спину, изловчившись неведомо каким образом, выхватил мальчика.