* * *
С трудом верится, что это был не сон. Подушка еще пахнет тобой, даже полотенце на кресле можно сдать на судебную экспертизу. У меня воспаленно яркие губы, я счастлив и обеспокоен. Это особое беспокойство, с фантомной сердечной болью, с легким раскаянием. Раскаянием? Это то самое состояние, которое я бы назвал перегаром греха, греховным похмельем, прозрением после карнавала. Так одна блудница в казарме под утро удивилась звукам последнего архангельского трубного зова.
Хорошенькая картинка: утро совратителя. Вот совратитель невозмутимо бреет щеки, чистит зубы, повязывает яркий галстук; совратитель небрежно бросает в кейс тетрадь с сентиментальным сочинением жертвы, ловит такси на углу своей улицы, и в кабине пахнет трупом (вот и еще один кармический узелок на память об Алисе, дорогой Найтов). Я чувствовал свою скрюченную душу как беременная баба своего эмбриона: делать аборт слишком поздно, и нежелательный младенец уже бьет от нетерпения ножками — проколоть бы живот тонкой спицей, чтобы не дрыгался: Увядшая душа, что хочешь ты от меня или чего не хочешь? Не скоро еще тебе на свободу, и не то чтобы хочется благоговейно отпустить тебя как почивший попик, но выблевать в туалете европейского борделя, или хотя бы сдать на время в камеру хранения, уж ты-то помнишь свой трехзначный номер.
Моя рожа в автомобильном зеркале — самодовольная, невозмутимая. Таксист и не подозревает, что везет мешок с дерьмом. Вот, кстати, таксист какой-то, алкоголик, руки в наколках, базарный фальшивый перстень на безымянном пальце, немытые волосы, а все равно этот тип к Богу ближе, дал Он ему жену и красивых детей, род продолжается, бунтует материя, кипит жизнь! А ты, бледный лунный мечтатель, — выродок, змеиное семя, последний представитель своего рода. Мудрый как змея, но нет островка спасения. Библиотечный чертик. Дьявол любит начитанных слуг и награждает их ядовитым чувством юмора, и все семя твое не для новой жизни, а на алтарь Сатаны, для специального ритуала. Развлекай себя, Найтов, развлекай, в этой жизни всякий развлекает себя как умеет, но только не говори потом, что ты ничего не знал: Но одно слово в оправдание: я люблю! Люблю беспробудно, безрассудно, безотчетно, без памяти, без родины, без флага, на губах это имя: Я счастлив, Господи. Я счастливый Твой грешник. Может быть, это лучше монастырского нытья?
В школьном дворе галдеж, визг, крики, смех. Я люблю этот шум, это жизнь празднует жизнь, мирское свое воплощение. Именно поэтому дети изучают в игре модели мира — им все хочется потрогать, разобрать, как бы убедиться, что мир имеет форму, цвет, запах.