— Были у меня часы напольные и стол, инкрустированный черепаховым панцирем, — сказал Рафик, приглашая нас в гостиную, — но не успел спасти вовремя — все спиздили, что можно. Этой зимой в округе всех дачников обчистили: Вот в такое время мы живем. Одно утешает, что душу украсть не так просто. Вообще, здесь много было антиквариата, да бабка моя после войны все продала городскому театру — по дешевке тогда у нее все взяли, для чеховского репертуара. Ну а то, что уцелело, я к себе перевез, а сейчас для меня это «поместье» — просто убежище от житейских бурь. Только есть опасность спиться в одиночку, надо бы хоть собаку завести. Правда, соседи тут летом веселые — художники из Москвы. И еще, Андрюшка, тут один молодой фермер: ну нет слов, полжизни за ночь!
Осматривая гостиную, я увидел икону в красном углу и, приблизившись к ней, пришел в крайний трепет. Икона была образом Преподобного Серафима Саровского! Дрожь пробежала по спине мурашками, и я опустился на колени. Еще никогда я не молился так горячо, и даже не я, а сама душа, дух мой молились; я молился со слезами благодарности, точно само небо было открыто передо мной, живое мое небо. Было просто невозможно не понять, что всего минуты назад нам был явлен факт обыкновенного чуда; душа понимала это, но холодный, извращенный и циничный рассудок все переводил в разряд случайностей. У ошеломленного Рафика я попросил свечу — он принес простую стеариновую свечку и подал со словами:
— Ты что, Андрюха? Ты плачешь?
— Я? Я как будто: да! Я свечу хочу поставить перед этим образом за чудесное наше спасенье.
— Я предлагаю выпить по такому случаю. Ты что это, Денис, присел на краешке дивана как бедный родственник? Давай, разваливайся в кресле, ты у меня самый дорогой гость! Этот Найтов со своими непредсказуемыми эмоциями, я боюсь, тебя вместе с собой когда-нибудь в дурдом заберет: Ну давайте, мужики, я вас так долго ждал на этом блаженном острове, я вам так рад, вы просто представить себе не можете:
Рафик затопил камин. Весело затрещали сухие березовые поленья, стало еще уютнее. Свет зеленого абажура превратил комнату в аквариум с водорослями, тенями и бликами. Казалось, вот-вот начнется увлекательнейшая беседа старых друзей, зазвенят у ворот колокольчики, и другие — незваные, странные — гости придут на наш скромный пир: и бабушка Рафика в розовом шуршащем платье с декольте, в жемчужном ожерелье, странный доктор Редлих, почтальон с вишневой домашней наливкой, какой-то отставной генерал-вдовец с красавцем-сыном, две сестры милосердия, румяный священник, поэт-декадент с испитым оспенным лицом, неизвестная хорошенькая барышня с бисерной сумочкой, цыган с гитарой и много, много других, которые знали этот дом и которых нет, но которые опять заглянули на огонек зеленой лампы и застенчиво столпились в прихожей — не смеют войти. Заходите, заходите, милые, родные и долгожданные. Простите, мы читали ваши письма, сберегаемые кем-то за иконами в старых домах, мы растеряли семейные альбомы, мы не помним даже самих себя. Вы были лучше, чище и проще. Вы и сейчас живее нас. Утешьте, помогите или просто говорите до самого рассвета, а мы будем только слушать, только внимать: