— Само собой. Так как вы, Александр, относитесь к идее служить Великобритании и помогать Империи в решении столь сложного вопроса как этот? В обмен на довольствие английского офицера. Скажем, аналогичного по званию офицеру РККА? И, в случае успеха и окончательного доказательства вашей преданности — домик в Ист-Энде с персональной пенсией отставного полковника Королевских Сил после завершения всей этой эпопеи? — Взгляд Джона обжигал капитана.
— Воевать против своей страны… В смысле в открытую… — Сделал вид некоторой заминки Рябов. — А ладно! Выбор уже сделан. Если коготок завяз, то и весь утону. В любом деле надо идти до конца. Согласен!
«Все ли я делаю правильно? Понятно, что Корнуоллу все равно, ему нет дела до метаний перебежчиков. А вот как отреагирует Джон Смит?».
— Что ж, вы действительно не отягощены моральными принципами, Рябов. Или маскируетесь? — Внезапно добавил Джон Смит, поймав его взгляд глазами.
Капитан не мог отвести взгляд или просто усмехнуться. Глаза Джона делали с ним тоже, что его собственные делали на Карантине, в Средней Азии, в Баку… Они затягивали и требовали правды. Воля этого человека ломала волю Александра. Она требовала ответа. Она не давала обмануть. Рябов понимал, что может ответить ему только правду. И ничего кроме правды. Иначе этот прожигающий взгляд сожжет все внутри него. Это было глупо, это было нелогично, но Александр ничего не мог поделать с этим.
Повисла небольшая пауза. Капитан пытался собраться с силами, но житейская логика никак не помогала. Даже подумать что это все чушь — он не мог. Его гипнотизировали эти тусклые глаза, горящие изнутри какой-то странной силой. И когда он уже думал, что ничто не поможет и либо он скажет правду, либо промолчит — и это будет признанием поражения, на помощь ему пришел вдруг образ старого караима. «Я отвечу правду. Я не смогу сказать ложь. Но правда может быть разной… Очень разной. И поданная правильно правда лучше любой лжи». Караим в его сознании усмехался.
— Я не отягощен моральными принципами по отношению к моим врагам и тем, кто предал меня. — Четко и медленно произнес капитан, понимая, что говорит только правду. И ничего кроме правды. Ведь так и было.
Единственное, что он не уточнил — кто был его врагом. И кто был предателем («Шуринов, Устинов… Я помню о вас. Спасибо за помощь»). Воля Смита требовала правды — ее он и сказал. Но его воля смогла преподнести Джону нужную для капитана формулировку правды. «Главное, чтобы он не потребовал уточнения. На это меня уже не хватит» — мелькнула у Александра паническая мысль.