офицеру я б и денщиком командовать не доверил!
Но… как объяснить это моим товарищам по оружию? Игорю… Николаю… флегматичному сибиряку… юному прапорщику… Для них я в одночасье стану почти дезертиром… и даже без «почти».
Иногда для того, чтобы просто посмотреть в глаза правде, требуется куда больше отваги, чем для поднятия залегшей под перекрестным пулеметным огнем цепи. И мне этой самой отваги не хватило.
Процесс первичного распределения продолжался до обеда, который, впрочем, не состоялся — было объявлено, что ввиду «острой военной необходимости» обед будет совмещен с ужином. После чего личному составу десантной бригады, — из предполагавшихся двенадцати сотен три четверти уже были расписаны по подразделениям, остальные же составляли пока аморфную массу «личного резерва комбрига», — приказали строиться с вещами. Равняйсь-смир-рна-налево-шагом-арш! И мы дружно замаршировали прочь, обмениваясь беззлобными, — или не очень, — шуточками с оставляемыми на съеденье комарам штурмовиками.
Вели нас, как оказалось, к вышеупомянутому мной аэродрому. Грустно — при ближайшем знакомстве выяснилось, что сей объект, когда-то удостоенный носить имя прославленного аса, пребывает в еще более запущенном состоянии, нежели мне представлялось: из трещин в бетонных плитах пробивалась далеко уже не трава, а кусты репейника в метр высотой, полдюжины ржавых ангаров чернели проломленными крышами, от забора осталось лишь несколько десятков полусгнивших кренящихся столбов. Лишь причальная вышка продолжала сохранять прямую осанку посреди этого оазиса тлена и запустения. Единственным же напоминанием об успехах человечества в освоении пятого океана служили два скелета учебных бипланов, сиротливо замерших на краю бывшей взлетной полосы.
Похоже, я был чересчур оптимистичен — садиться на это наследие былой славы могли разве что метеозонды. Однако… зачем-то же нас сюда привели, выстроили и прожаривают на солнце вот уже… да, вот уже сорок три минуты?
Загадка разрешилась быстро. Прямо за нашими спинами простуженно зачихал мотор, и на бетонку перед строем выехал потрепанный вездеходик «Снегирь», на заднем сиденье которого, придерживая ручной громкоговоритель, восседал не кто иной, как его превосходительство генерал-майор Димочка.
Приводить его речь дословно я не буду, — тем более что помпезно-патриотическую ее часть явно сочинял не он сам, а кто-то из его окружения.
Думаю, что распоряжение о подобном вступлении поступило откуда-то сверху, ибо зачитывал он его по бумажке, да и вообще, насколько мне известно, за самим Синевым склонности к подобным воодушевляющим speeches ранее также не наблюдалось. Димочка обычно относился к частям под своим командованием столь же спокойно, как и к изображавшим их фигуркам в штабной песочнице, сиречь модели местности: и те и другие были для него лишь элементами тактической мозаики, из которых он желал творить нравящиеся ему картинки.