Во-первых, когда она рассказывала их на ночь, она могла уснуть посредине сказки и, засыпая, начинала говорить такую смешную ерунду, что тут же просыпалась от Мишиного хохота.
А во-вторых, она забывала свои сказки, и, когда Миша просил рассказать снова ту самую, ну про муху Зою, например, мама начинала говорить совсем не то, перепутывала героев, перекраивала конфликт, и, хоть Миша и сердился и смеялся над ней, было всё равно интересно.
Особенно любил Миша сказку, которую мама рассказывала в очереди к доктору Брэнэр или вообще к зубному врачу. Речь в ней шла об одном замечательном крокодиле, который, когда разговаривал, всегда шепелявил и к месту и не к месту вставлял какое-то дурацкое «дело в следующем».
Подходит он, например, к витрине магазина, где выставлены мочалки, — а он питается исключительно мочалками — и говорит: «Гошподи, што ш такое! Шнова штекло! А я, дело в шледующем, шнова шмертельно голодный! Придётша шнова штекло ражрежать».
И он своим ногтем проводит вертикальную царапину на витринном стекле, оно лопается по этой линии, и крокодил легко раздвигает половинки, как на книжной полке.
«А потом?» — спрашивал Миша, в голове которого вся эта сцена была видна, как на экране.
А потом крокодил поглаживает раздувшийся от мочалок живот и говорит: «А я, дело в шледующем, объелша, как швинья!» И проводит тем же когтем по своему пузу. Через 10 минут все мочалки снова на своих местах за сдвинутым стеклом витрины.
Миша знал, что это самое дурацкое «дело в следующем» мама подслушала у себя на работе у какой-то там подруги, но его память прочно связала эту фразу с крокодилом, так же, как и ежеминутно употребляемое «понимаешь» с соседом, отставным майором, дядей Сиротенко.
Миша помнил тембр голоса и манеру говорить всех своих знакомых и изредка играл так: любую фразу мысленно приспосабливал в уста кого-либо из них и почти явственно слышал, как именно он её произносит. А потом другому. А потом следующему.
Его мучили неправильные ударения и искажённые слова, как мучают музыкальный слух фальшивые ноты.
Его «трудяга-работяга» язык рос с ним вместе, вместе с ним падал и ударялся, покрывался рубцами и крепко, намертво прилипал к морозным родным перилам. Так крепко, что без крови не оторвёшь.
— Миша, сегодня мне на работу звонила мама Тани Ивлевой.
Мама продолжает мыть посуду, не глядя на задумавшегося сына. Миша вздрагивает и, замерев от ужаса, ничего не отвечает.
— Она просила твой костюм Петрушки для утренника. Я отдала, ты ведь в этот раз Гриб-боровик?
— Д-д-да, — шёпотом говорит Миша.