— Я люблю тебя, — сказала она.
И обхватила его руками, вдавила себя в него. А потом села на кровати, отодвинувшись. Затем слезла с кровати и встала. Я оберну тебя собой, возьму тебя, хотя бы твою маленькую частичку. Она все меньше и меньше. Ты не уйдешь. Хоть частичка эта, да останется.
— Боже, — вздохнула она.
С тобой я могла бы не останавливаться. А так можно? Вообще кто-нибудь может так? Почему мы тут, в конце концов, оказались? Каким образом нам удалось получить хоть эту малость? Никто нам этого не предлагал, никто не хочет, чтобы у нас это было. Я не должна была пускать тебя сюда, прятать тебя в себе — никогда в жизни. Мне положено стареть и умирать.
Ей представилось, как он однажды ловил рыбу и вдруг свалился в воду, пошел ко дну далеко от берега. И жил с принцессой-черепахой. Рыбак и черепаха.
Люди, которых он встречал на улице, стали другими; изменились дома; собаки, когда-то встречавшей его веселым лаем, больше не было — она сдохла, и ее закопали. Другими стали цветы, все поменяло форму, и он никого и ничего не узнавал — ни зерно в элеваторах, ни камни, ни муравьев на земле. Исчезли ящерицы, и высокие деревья, и болота. И остыла вода. Дело к ночи, подумал он. Вода стала холодной и прозрачной, и он снова увидел землю и поплыл к ней, помня ее. Но все изменилось. Никто его не знал.
— Что ты ей скажешь? — спросила Лиз.
Роджер что-то пробормотал в полусне, лежа на простыне посередине кровати. Одеяло они сбросили на пол.
Ты знаешь, кто она? А ее имя? Можешь открыть рот и сказать, как ее зовут? Что бы случилось, если бы я спросила тебя сейчас? Что-нибудь исчезло бы из комнаты, как будто улетело обратно? Все стало бы разматываться и пропадать, как в фильме, прокручиваемом назад? Перья облаками взлетают из кучи и приклеиваются к индейке. Брызги уходят в воду, из которой ногами вверх поднимается человек и на огромной скорости взмывает к небу, вода собирается, опускается и выравнивается. Из ошметков возрождается лопнувший воздушный шар. Шевелится земля, и под ней что-то движется. Сквозь расселину видно, как что-то перемещается в глубине. Потом из-под земли поднимаются иссохшие дряхлые тела: садятся, встают, выходят, начинают махать руками и разговаривать. И, наконец, возвращаются в город, к тому, что когда-то покинули.
Прокричи она ее имя, и все непременно проснутся. Произнеси кто-нибудь ее имя или их имена.
Ему казалось, что дома вдоль улицы — с освещенными окнами, звуками радио и телевизоров, детишками на коврах, женщинами на кухнях — стали совсем другими. Он искал свой дом. Где-то должен быть гараж с подъездной дорожкой и розовыми кустами, растущими на решетке у парадной двери, игрушки сына, оставленные на крыльце. Дверь открыта, но это не то крыльцо. Исчез и сам дом, и гараж, и розовые кусты. Остались лишь колючки и ежевика. И сорняки, которые пропалывали, пропалывали еженедельно. По всему дворику.