— Да нет, — солгал Роджер, желая продолжения и понимая, что если ему действительно этого хочется, то придется слушать ее и верить ей.
— Ты готов рисковать? — спросила Лиз. — Может быть, она расскажет Чику. Он, скорее всего, убьет меня. Или тебя. А, может, обоих. А суд его оправдает.
— Не думаю, что он кого-то убьет, — сказал он.
— Ты ведь не боишься его? Знаю, не боишься. Иначе бы в это не ввязался.
— И не думаю, что она ему что-нибудь скажет.
Лиз встала и, покачиваясь, затушила сигарету в пепельнице. Потом очень медленно и осторожно босиком подошла к парню, колотившему молотком по туфле, и сказала ему:
— Мы с этим человеком переспали прошлой ночью.
Парень, не отрываясь, лихорадочно работал. Возможно, он слышал весь разговор.
— Перестань, — вставая, сказал Роджер. — Он-то тут при чем?
Лиз вернулась на место.
— Хочу, чтоб он знал, — объяснила она. — Да он и так знает. — Повернувшись к парню, она спросила: — Ты ведь и так уже знал?
Парень погрузился в работу и не обращал на нее внимания. Молоток яростно стучал по каблуку.
— Почему мы должны прятаться? — сказала Лиз, садясь. После падения состояние оцепенения так и не покинуло ее. — Пусть знают. Да они и так знают. Я пойду вместе с тобой в твой магазин.
— Нет, — сказал он.
Отремонтировав туфлю, сапожник вышел из-за прилавка, вытирая руки о фартук.
— С вас семьдесят пять центов, — сказал он, глядя мимо них.
Парень покраснел и немного нервничал. Сунув туфлю Роджеру, он пошел обратно.
— Спасибо, — сказала ему Лиз. — Я вам благодарна.
Она надела одну туфлю, потом другую.
— Отлично, — сказала она Роджеру.
Обувшись, она взяла сумочку и направилась к выходу. Роджер порылся в карманах, нашел доллар и отдал его парню.
— Спасибо, — сказал тот, взглянув на него и судорожно сглотнув.
Лиз, стоя у двери, спросила:
— Отчего ты так смутился?
Парень опустил глаза и резко включил один из станков.
Но она вернулась к нему.
— Почему нам нельзя спать вместе? — спросила она у парня. — Мы любим друг друга. Разве не это главное? У меня двое детей, и у него маленький сын, прелестный мальчуган. Что нам остается? Пожениться мы не можем — поженились бы, если бы могли. Мы не виноваты.
Роджер взял ее за руку, но она высвободилась.
— Постой, — сказала она. — Хочу у него спросить. Что он видит тут такого дурного? — И обратилась к мальчишке: — Ты когда-нибудь спал с девушкой? Было ведь дело, да? Ты ведь не был на ней женат? Так чего же ты нас винишь за это, а себя нет? Последовательным нужно быть. — Потом обратилась к Роджеру: — Он непоследователен. А это единственное, чего я от него хочу. Думать он может все, что угодно, но не нужно противоречить самому себе: мы ничем не отличаемся от других. Все так поступают. Тогда, значит, все виноваты. Так, да? Может, это и имеется в виду, когда говорят о первородном грехе?