— Я просто подумала — может быть, вы знаете, кто бы мог послать мне эти письма?
— Воображаю — какой-то любитель грязных шуток, — сурово отрезал отец.
— Мне бы хотелось знать, что тогда произошло.
Бросив салфетку на стол, отец вскочил на ноги.
— Нет. Не твое дело. Грязная история, и ни к чему вспоминать.
В лучах утреннего солнца его лицо казалось холодным и отчужденным.
— Многие мужчины заводят любовниц. — Эмилия выдержала его суровый взгляд, не желая отступать. — Понимаю, что они, как правило, не являются дочерьми герцогов. Анна многим пожертвовала во имя любви.
— Меня вряд ли может порадовать слово «любовница», произнесенное моей собственной дочерью. Кроме того, вижу, что ты воспринимаешь эту историю в романтическом свете. Выбрось из головы.
Сухие, жестокие слова приводили ее в раздражение.
Анна вставала перед ней как живая, через мысли и чувства, которые она доверила бумаге.
— Простите меня, я вовсе не хочу доставить вам удовольствие или, напротив, разочаровать вас. Но это касается нашей семьи, значит, меня тоже. И я уже не ребенок, — напомнила Эмилия, вызывая в своем предательском воображении жар и восторг поцелуя Алекса Сент-Джеймса. — Я достаточно созрела для замужества, следовательно, готова понять, как устроено наше общество. Мужские привилегии — это вовсе не секрет.
— А зря, — процедил он, но она тем не менее расслышала.
— Почему?
Он заговорил громче:
— Секрет или не секрет, но есть вещи, о которых леди не говорят.
— Вроде того, зачем мой дед соблазнил невинную девушку?
Наверное, ей не стоило заходить столь далеко. Лицо отца приобрело странный красноватый оттенок. С видимым усилием он взял себя в руки и спокойно поинтересовался:
— Кто тебе это рассказал?
Она не собиралась впутывать сюда Алекса, поэтому просто покачала головой:
— Не важно. Так это правда?
— Если это София наболтала тебе…
— Разумеется, нет, — поспешила заверить его Эмилия. Тетя София была несколько необычной, и все же она очень ответственно подходила к своей роли опекунши.
По крайней, мере отец, похоже, решил, что она не лжет.
— Эмилия, это случилось десятки лет назад. Лучше всего забыть эту историю, и это мое последнее слово на данную тему. Сожги письма и забудь.
Она продолжала рассеянно помешивать шоколад, нежный звон ложечки о тонкий фарфор казался громом в наступившей тишине. Она робко сказала:
— Я ни за что их не сожгу.
— Почему?
Эти ломкие желтоватые листки таили столько чувства! Может быть, она безнадежно сентиментальна? Может, слишком увлечена этой историей, представляя, каково это — отдаться запретной любви? Но она знала, что не сможет уничтожить эти трогательные свидетельства чужой любви.