Брент прекратил ходить, задумчиво опустил глаза и оторвал лепесток с одной из нежно-желтых роз.
— Она вывела их.
— Знаю, они прелестны. Сейчас они уже должны увядать, но, по-видимому, зима выдалась довольно теплая.
— Дело не в погоде, Шарлотта, а в ее таланте, — с горячностью возразил Брент. — У Кэролайн будет расти все что угодно.
Шарлотта немного подождала, не добавит ли он чего-нибудь еще.
Но Брент умолк, и тогда она набралась смелости и решила поговорить начистоту.
— Ты не рассказывал ей о матери, не так ли?
— Нет, — шепотом ответил он.
Она заинтригованно подалась вперед, ибо почти не сомневалась, что именно в этом кроется корень всех его тревог.
— Скажешь, почему?
Брент резко повернулся к сестре лицом и впервые за все время, пока они были в саду, посмотрел ей в глаза.
— Сама не догадываешься?
Она пожала плечами.
— Нет. Ума не приложу, почему ты не хочешь этого делать.
Брент поднял руку и с силой швырнул лепесток по ветру, как будто бросал камешки в озеро.
— Карл хороший человек, Шарлотта, — спокойно объявил он, помолчав немного. — Умный, трудолюбивый, благородный, насколько я его знаю, и, похоже, души в тебе не чает. Он стал тебе хорошим мужем.
Шарлотта понятия не имела, откуда он это взял, поэтому просто продолжила смотреть на брата озадаченно и, по правде говоря, немного недоверчиво.
Лицо Брента раздраженно вытянулось.
— Ты не понимаешь, не так ли?
Она покачала головой.
Брент зашагал обратно к скамейке, сел рядом с ней и вновь устремил взгляд на розы.
— Все это время ты думала, что я не хочу иметь с тобой Ничего общего, потому что ты сбежала и вышла замуж за американца, человека, которого, как ты предполагала, я презираю в принципе. — Поколебавшись, он угрюмо сказал: — А правда в том, Шарлотта, что шесть с половиной лет я не хотел иметь с тобой ничего общего, жил так, как будто тебя не существовало, не потому, что ты оставила меня и вышла за американца, но потому, что ты вообще меня бросила.
У Шарлотты пересохло во рту, и она ошеломленно уставилась на брата.
— Тебе не приходило в голову, что твой импульсивный отъезд преподнес меня леди Мод на блюдечке с голубой каемочкой. Мне пришлось принять на себя всю тяжесть ее негодования и враждебности, потому что ты была ее драгоценной жемчужиной и она до глубины души верила, что твой побег был моей идеей, моей провинностью. — Он подвинулся к краю, уперев локти в колени и устремив перед собой ничего не выражающий взгляд. — В ее глазах я всегда все делал неправильно — ты это знаешь, — но, когда ты уехала, она напустилась на меня со всей злобой, отказавшись разговаривать со мной и даже смотреть на меня с тех пор. Когда ты уехала, у меня не осталось никого.