Старик молчал.
— Я спросил тебя, старик!
Тот поднял полные тоски глаза с кровавыми пятнами на белках:
— Зачем им такая жизнь, мурза Аргын Тугай-бей?
— Откуда ты знаешь мое имя? Ах, да, мой человек обратился ко мне по имени…
Старик покачал головой.
— Нет, мурза. Я знаю про тебя не от твоего человека. Я знаю, что тебе и только тебе обязаны казаки победами у Желтых вод и Корсуни, я знаю, что тебя послал твой хан Ислам Герай, и послал не для того, чтобы помочь православным вернуть церкви, которые у них отобрали евреи, как тебе рассказывал Хмель. Вы пришли за добычей. А еще тебе очень хотелось хотя бы разок увидеть хвосты лошадей непобедимой польской конницы, ты хотел насладиться тем, как они убегают от тебя, и тебе это удалось. Но это был последний раз, мурза из рода Аргын. Больше тебе этого не увидеть.
Тугай-бей всмотрелся в лицо старика. Слышать эти слова было неприятно, однако он сдерживал себя, потому что знал, что старик этот уже мертв.
— Ты пророк? Тебе дано предвидеть будущее?
— Да.
Тугай рассмеялся:
— Один Аллах видит будущее! Никто из смертных, даже если он еврейский мулла, — язвительно сказал он, — не может знать будущего. Чем ты можешь подтвердить свои слова, старик?
— Ничем.
Тугай отмахнулся было, однако беседа его развлекала.
— Ты еще и лжец. Но ты же понимаешь, что это тебя не спасет, правда?
— Я не лжец, — с трудом сказал, как выдохнул, старик.
— Как твое имя?
— Зови меня реб Шимшон, мурза.
— Хорошо, реб Шимшон, — усмехнулся Тугай. — Что ты говорил своим собратьям, реб Шимшон, что они дали себя убить как скот, без сопротивления?
— Я боюсь, тебе будет трудно понять это.
— Уж не хочешь ли ты сказать, что я глуп?
— Вовсе нет, мурза Тугай, это было бы неправдой, ты не глуп. Дело не в этом.
— А в чем?
— Для этого тебе надо знать наше учение, но ты в него не веришь.
— Так испытай меня, — усмехнулся Тугай.
Его воины вязали пленников, добыча была малочисленной, да и некачественной — одни евреи, но это лучше, чем ничего. Так что можно было и развлечься перед длинной дорогой в Крым.
Реб Шимшон снова внимательно посмотрел на татарина:
— А ты уверен, мурза Перекопа, что готов меня выслушать? После этого твоя жизнь уже никогда не будет такой, как раньше.
«Ах ты, прыщ гнойный! — хотел воскликнуть Тугай-бей. — Уж не смеешь ли ты мне угрожать?!» Но вовремя остановился. Это не было угрозой. Это действительно был вопрос, причем вопрос, требовавший ответа. А Тугай вдруг неожиданно замешкался: иди знай, что имеет в виду этот еврейский колдун? И впервые почувствовал страх. Не тот страх, который бывает в битве, когда вдруг все становится необыкновенно ясным, время останавливается, и ты видишь полет стрелы, а противнику нужна целая минута, чтобы замахнуться на тебя саблей. Но тоскливый незнакомый страх, от которого подступала нестерпимая рвота, как от гнилой конины. Все естество бея кричало: не хочу знать, не надо! Но он был воин и был мурза, значит, он не мог быть слабым, значит, его воины не должны видеть, что он испугался какого-то полусумасшедшего неверного.