Монах отправил в рот еще кусочек хлеба, проглотил его, а затем повернулся к своему благодетелю.
— С гор, — ответил он, сказав чистую правду.
— Значит, у тебя был тяжелый путь, — сказал еще один человек, сидевший поблизости. — Буран еще не кончился.
— Он застиг меня, — сказал брат, откусивший еще кусочек хлеба. — Он был сильным, но я оставался в лесу.
— Значит, ты заблудился, — сказал третий. — Все ясно.
Молодой человек покачал головой.
— Нет. Я шел по течению реки. Но поскользнулся, упал и потерял обувь.
— Значит, идти босиком в такую погоду тебя заставила не вера? — спросил Гвалтер.
Гвалтер говорил, что, видимо, этот вопрос только смутил молодого человека, — сказал Беренгер.
— Видимо, он не понял, о чем говорит Гвалтер, — сказал настоятель.
— Очевидно, вы правы, дон Видаль. Так и не узнав, откуда этот несчастный молодой монах, он спросил его имя и предложил привезти его сюда, заверив, что вы с удовольствием приняли бы его в свой монастырь.
— Конечно, — негромко произнес настоятель.
— Гвалтер решил, что молодой человек — в горячке, с поврежденными ногами — идти дальше не в состоянии, и предложил подвезти его. В благодарность за его доброту молодой монах сказал, что его зовут Жуакин, при этом смотрел на свои ступни так, словно видел их впервые. Хозяйка приготовила ему теплую постель у камина, видимо, решив, что холодный воздух на чердаке убьет его до наступления утра.
— Но в конце концов, — продолжал Беренгер, — Гвалтер привез несчастного Жуакина к себе в дом. Его поместили в комнатке возле кухни, хорошей, теплой, где спал мальчишка-истопник. Когда жена торговца запротестовала против чужака в доме, муж заметил, что, возможно, этот монах из того монастыря, где спасли от смерти их сына, Марти. Кроме того, они послали за врачом.
Исаак рассказывал мне, что едва вошел в комнату к пациенту, в ноздри ему ударил печально знакомый запах гниющей плоти, и он немедленно послал за хирургом, сказав Гвалтеру, что у Жуакина началась гангрена.
— Видимо, на ступнях, — пробормотал торговец. — Он бог весть как долго бродил по лесу без обуви, ступни были обмотаны тряпками.
— Он наверняка их отморозил. Нужно посмотреть, как далеко зашла гангрена. Я могу вылечить его от лихорадки и других болезней, но ему потребуется хирург.
Одного взгляда его дочери оказалось достаточно, чтобы найти гниющие пальцы на левой ноге, четвертый и пятый. К счастью, ничто больше еще не было поражено.
— Ножи хирурга были острыми, — продолжал епископ, — глаза зоркими, руки очень быстрыми. Пальцы оказались отрезаны, рана зашитой и забинтованной чуть ли не раньше, чем молодой человек, уже дремавший от притупляющего боль средства, которое дал ему врач, ощутил это.