То ли гнетущее одиночество, то ли голос изголодавшейся души по ласке и теплому любовному взгляду, но мысль, неотвязчиво осаждая, привела его к решению: "К прошлому, конечно, возврата нет; будущее не рисовало никакого, хотя бы самого смутного, контура в этом вопросе. Дай-ка, я, просто из любопытства, пошлю телеграфный запрос на начальника милиции о судьбе Кати", — подумал он и, взяв затем клочок бумаги, написал:
"Прошу Вас сообщите о судьбе Рылеевой Екатерины ее семьи расстались восемь лет назад Магадан Усть-Омчуг Полевая Партия Владыкин".
Прочитав написанное, Владыкину стало стыдно за легкомыслие и малодушие, внутренний голос настойчиво твердил: "Не заигрывай с огнем, он спалит тебя".
Поднялась большая борьба в душе, и, в один из приступов осуждения, Павел резко поднялся от стола, схватил текст телеграммы, порвал ее пополам и, выйдя из палатки, бросил на землю. Набежавший ветер подхватил клочья и бросил в близлежащий куст. Но внутренний голос заметил ему: "О нет, таким методом не борятся с искушением, чего не порвал в сердце — на бумаге рвать бесполезно". "Да почему я не порвал? — мысленно возразил себе Павел, — не только порвал, но и "схоронил", да годами жил свободным после того".
"Может быть, порвал, может, схоронил, — продолжал тот же голос, — но разве ты не знаешь? Когда замирает духовное, то плотское оживает"
Эти мысли вначале вспыхнули, как когда-то победоносный энтузиазм остриженного Самсона. Павел решительно шагнул от куста, где трепыхались клочья порванной телеграммы, метнул ногой на них немного мелкого щебня и, отойдя на вершину холмика, сел, облегченно вздохнув и глядя, как под холмом мутная вода весеннего паводка уносила к морю плиты поломанного льда.
— Вот так бы и меня… — проговорил он, глядя на шумный весенний разлив. Мысли одна за другой, как обломки льда, проплывали перед ним: его покаяние и с ним — образ отца с матерью… свидетельство на заводе… арест… сражение в кабинете следователя… тюрьма и ее обитатели… милые лица деда Архипа с Марией… журчащий "Хораф" возле первой фаланги, потом Каплина Зинаида, ее покаяние и смерть. После нее, почему-то расталкивая все эти образы, вклинились одна за другой блудницы, и мысль, как на прочном якоре, остановилась на Кате: смуглый овал ее лица, взаимные признания в любви, их решения, затем — почему-то грязная лужа, мимо которой он обвел ее, проливной дождик, и она, стоящая на перроне, потом разрыв…
— Да, а все-таки — это была первая взрослая любовь, — заключил Владыкин и, глубоко вздохнув, поднялся и возвратился к палатке. По дороге он взглянул на куст, под ним, прижатый щебнем, трепыхался клочок порванной телеграммы.