— В полиции свои правила, Элис, сама знаешь. И не важно, что при этом говорят про привлечение на службу представителей этнических меньшинств и все такое.
— «И все такое», — передразнила Элис. — Смотри, Джон, так и останешься в прошлом тысячелетии.
— Я не сторонник подобных взглядов, Эли, однако такова жизнь. Ты говоришь, меняется общество, а на самом деле меняется твое окружение. В целом старые предрассудки все еще тут — никуда они не делись.
Он вспомнил слоган с рекламного плаката.
— С теми, кто на тебя не похож, ты в своей жизни почти не сталкиваешься.
Джон одарил ее лучезарной улыбкой и стал ждать, что последует дальше.
Элис нахмурилась:
— В бедных районах, куда вас чаще всего вызывают, конечно, много расистов и гомофобов. Так будет всегда, пока существует разница в образовании.
Джон рассмеялся:
— Речь не о бедных, речь о богатых. Они принадлежат к высшим слоям общества, а не к низшим; аристократия, истеблишмент, элита — называй как хочешь.
Он представил старших офицеров, судей, политиков. В основном это белые женатые мужчины старшего возраста.
— Я говорю о людях, получивших самое лучшее образование. Именно они больше всех противятся переменам. Их все устраивает. В конце концов, эти порядки устанавливали их отцы и деды.
Элис помолчала.
— Как все это грустно.
Джон понял, что победа осталась за ним, однако радости ему это не доставило.
— Такова жизнь. — Он пожал плечами. — Ты не переживай, я не собираюсь всем и каждому под большим секретом рассказывать, что Рик — гей.
— Я догадываюсь. — Она зевнула, чуть отклонившись назад; ее взгляд упал на часы, висевшие на стене. — Ложиться будешь?
Джон допил пиво и кивнул.
Донна Пул почти чувствовала, как с каждым глотком боль волнами прокатывается по горлу пациента. Ему, по-видимому, было тяжело дышать: втянув в себя еще немного жидкости, он отпустил соломинку.
— Все? — заботливо спросила Донна.
Пациент откинулся на подушки и медленно кивнул.
Донна поставила пакет на место.
— Ты очень смелый.
Она мягко потрепала короткие волосы на голове больного. Такая стрижка напомнила ей певицу, которая пела о растоптанных чувствах и том, как несправедлива жизнь. Как ее?.. Энни Леннокс? Шинед О’Коннор?
Опухшие глаза повернулись к окну. Поднялся палец: красный лак на ногте ярко контрастировал с белой простыней.
— Ты не покрошишь печенье на подоконник?
Голос был чуть громче шепота. Донна усомнилась, правильно ли она поняла.
— Покрошить печенье на подоконник?
Пациент кивнул:
— Для птички малиновки.
Донна неуверенно улыбнулась:
— Как скажешь.
Она взяла диетическое печенье из непочатого пакета и отломила маленький кусочек.