— Я никогда не лгала. Да и зачем мне лгать, если меня ждет виселица?
— Возможно, из желания отомстить тем, кто сначала использовал вас, а потом выбросил на улицу.
— Нет. Я старалась только спасти короля, зная, что ему грозит большая опасность.
— Теперь он мертв. Что заставило вас, как только вы вышли из тюрьмы, обвинять всех на свете?
— Вовсе не всех на свете, монсеньор. Только виновных, потому что несправедливо, если они будут безнаказанно пользоваться плодами своего преступления, всеми благами, которые оно им принесло. Человек из Ангулема, четвертованный на Гревской площади, — только орудие в руках людей, куда более ловких, чем он.
— Между тем он умер, — и какой страшной смертью! — не выдав никого!
— Потому что верил, что он — орудие Господа. Его сумели убедить, что он Божий посланец. На Господа Бога не доносят. К тому же он был нетверд разумом. Экзальтированный фанатик свято верил, что освобождает народы от царства кривящего душой католика, сладострастника, отдавшего душу женщинам и сатане.
— Когда он шел на казнь, создавалось впечатление, что он приготовился к триумфу, думая, что народ встретит его приветственными криками... Но этого не случилось. И все-таки он не произнес ни слова. Почему?
— Потому что ему без конца внушали, что он не должен говорить ни слова, иначе он лишится воздаяния, которое уготовил ему Господь. Сравнятся ли несколько часов страданий с вечным блаженством избранных Господом?
— Понимаю. Ну а теперь расскажите мне вашу историю.
Изредка уточняя те или иные подробности, епископ слушал ее с глубочайшим вниманием, не прерывая. Д'Эскоман повторила еще раз все то, о чем уже не раз рассказывала. Она сказала, что из замка Верней посылались письма в Испанию и Голландию, что маркиза поддерживала связь с герцогом д'Эперноном, дружила с мадемуазель дю Тийе, рассказала о «голосах», которые слышал Равальяк, и о неутомимой коварной деятельности «добрых отцов» иезуитов.
— А королева? — спросил наконец епископ. — Вы думаете, что она знала об этих приготовлениях?
— Доказательств у меня нет... Но я уверена, что знала. Уверена, что существуют письма, посланные не самой королеве, но ее фаворитке, даме-чернавке, которая руководит всеми ее действиями. Больше всего заговорщики старались, чтобы убийство не произошло раньше коронации.
— Иными словами, Галигаи тоже причастна к заговору?
— И не она одна! Ее муж тоже! Он давным-давно имеет связи с Испанией и получает оттуда деньги.
Епископа Люсонского это ничуть не удивило, он улыбнулся про себя, но не стал делиться своими мыслями, и задал новый вопрос: