На
платформе она
столкнулись
с Малым. — Я весь
изнервничался
уже, — сходу
наврал он, надвинул
тирольскую
шляпу на затылок
и зашагал, куда
— то за амбар.
Молодые люди
двинулись вслед
за ним. За чередой
металлизированных
щитов, изрисованных
надписями,
предостерегающими
неосмотрительных
пешеходов от
столкновения
с электровозом,
открывалось
пространство,
окруженное
со всех сторон
ржавыми каркасами
списанных
грузовиков,
в центре высились
две пустые
водонапорные
вышки. — Столбы,
— показал на
вышки Солнце
и пошел к уже
собравшимся
у них ребятам.
Саша неторопливо
пошла за ним.
Жестяные, уже
ветхие от ржавчины
листы пестрели
разноцветными
надписями: Кекс
— снимай ермолку;
Отдай феню
Генри. Пандус.
1970 г.; Сталкер —
донецкая система
не забудет
тебя. 1972 г.;
Если
увидите Генку
Маклая, передайте,
— у него сестра
утонула. — Сталкер
уехал, — констатировал
Хуан. — Уехал,
— горестно
поддержал его
Скелет и шлепнул
ладонью по
башне. Ее жестяное
чрево гулко
отозвалось
на удар и над
соседними
тополями, с
криками взвилась
в небо стая
ворон. За ним
хлопнул и Хуан,
а вслед и остальные.
Потом все достали
бутылки портвейна
и молча приложились
к ним. Солнце
в один глоток
отпил половину
бутылки и передал
ее Саше. — Да
ты что! Я не смогу,
— заартачилась
девушка. — Ну
ты хотя бы попробуй,
все нужно пробовать
— посоветовал
ей молодой
человек. Она
закрыла глаза,
приложила к
губам горлышко
бутылки и мужественно
принялась,
глоток за глотком,
пить. Следует
отметить, что
последний
глоток она
сделала уже
не без удовольствия.
— У тебя большие
таланты, — заметил
Солнце, когда
она вернула
ему опустошенный
сосуд. Раскрасневшаяся
Саша хотела,
было, что то
сказать, но
поезд издал
характерный
перестук, и
молодые люди,
не сговариваясь,
побежали к
распахнутым
дверям своего
вагона.
—
Не обижайся.
Давай поспим?!
— попросил в
поезде молодой
человек. — Ну
ик давай ик,
хотя ик честно
ик сказать ик
я ик собиралась
ик тебе ик отдаться
ик, но раз ты
ик такой ик
соня..., — через
слово, икая,
нехотя согласилась
девушка, и всю
оставшуюся
часть пути они
спали.
Утром,
наконец, за
очередным
поворотом
железнодорожного
полотна, словно
по мановению
волшебной
палочки, пахнуло
свежим ветром,
и показалась
ультрамариновая
полоска моря.
Саша, словно
зачарованная,
прилипла к окну
и следила, как
на скалистый
берег накатывают
миниатюрные,
на таком расстоянии,
хрустальные
волны. — Море,
— шепнула она
и положила на
плеча спутнику
голову. — Море,
— согласился
Солнце.
Ближе
к вечеру Малой
постучался
свежеобскобленные
ворота и, заглянув
в щель между
досками, заорал:
Баба Оля! Мать
родная! Я вернулся!
Привез тебе
гостинцы! Во
дворе громыхнула
цепь, и раздался
хрипатый собачий
лай. — О, и Паци-фик
жив! Узнал, —
радостно зашумели
ребята. Ворота
приоткрылись,
и на улицу выглянула
щербатая с
хищным орлиным
носом. — Приплыли,
голуби лохматые,
— узнала она
друзей: И жулика
взяли? — А как
же, бабулик, —
высунулся из
— за плеч остальных
Малой: Без меня
никуда. — Ну
ладно входите,
— распахнула
перед ними
ворота старуха:
Расселяйтесь.
А ты Иуда, — она
ухватила Малого
за плечо: за
неделю вперед
и говори: Куда
ковер из сарая
дел? — Какой
ковер? — пробовал
негодовать
тот. — С журавлем.
Мне его соседка
отдала, — настаивала
баба Оля. — А с
журавлем! Не
брал, — отпирался
Малой. — А кто
из него Кольке
Потирову с
пристани жакет
продал, как
иностранный?
— обличала та.
— Виноват. Нуждался.
Жадный бабулик,
но любимый! —
хохотал паренек
и лез целоваться.