Иногда мне казалось возможным выдвинуть теорию о том, что оседлость — а следовательно, и цивилизация, — это «тощий сезон, обозначенный прописными буквами».
ГОНКОНГ
Падди Буз рассказывает о том, как встретился на улицах провинциального китайского городка с великим учителем-даосом. На нем были синие одеяния великого учителя и высокая шапка. Вместе со своим молодым учеником он исходил вдоль и поперек весь Китай.
— Но что же вы делали в годы «культурной революции»? — спросил его Падди.
— Гулял по горам Кунь-Лунь.
Как-то раз, пока мы с Аркадием ехали куда-то в машине, я вспомнил то место из «Древней Руси» Вернадского, где описывается, как во время набегов кочевников крестьяне-славяне залезали в болото и дышали через тростинки, дожидаясь, когда затихнет топот копыт.
— Приезжай познакомиться с моим отцом, — сказал мне Аркадий. — Они с товарищами делали то же самое, когда по их деревне проезжали немецкие танки.
Quadrupedante putrem sonitu quatit ungula campum. [48].
Хрестоматийная строка Вергилия, описывающая топот коней, скачущих по равнине, имеет свое персидское соответствие в высказывании человека, пережившего нашествие монголов, разграбивших Бухару: Amdand и khandand и sokhtand и ku— shtand и burdand и raftand. — «Пришли, подкопали, сожгли, схватили добычу и ушли».
В своей «Истории Завоевателя Мира» Джувайни говорит, что все написанное им и весь ужас того времени заключены в этой единственной строчке.
Из «Книги Марко Поло» Генри Юла, I, 233
Пеший человек — и не человек вовсе.
Техасский ковбой
О жестокости кочевников:
Нет у меня мельницы с ивами,
Есть у меня конь да кнут,
Я убью тебя и ускачу.
Туркмен Йомут
В Новгородской летописи за 1233 год есть запись о том, как из Татарии явилась ворожея и с нею двое мужчин, которые потребовали десятину со всего: «людей, князей, коней, сокровищ, всего десятину».
Русские князья отказались платить — и началось монгольское нашествие.
ЛЕНИНГРАД
Пикник в кабинете профессора археологии: икра, черный хлеб, ломти копченой осетрины, лук, редиска и бутылка «Столичной» — на двоих.
Почти все утро я обсуждал с ним его взгляды на механизм кочевнических нашествий. Тойнби придерживался теории, что период засухи, наступивший где-нибудь в степях Центральной Азии, заставлял какое-нибудь племя сняться с привычных пастбищ и тем самым вызывал эффект «карточного домика», так что волны переселений докатывались и до Европы, и до Китая.
Однако меня поражало, что кочевники, по всей видимости, совершали набеги не в пору нужды, а в пору изобилия; в пору максимального роста, когда трава была всего зеленее и скотоводы позволяли своим стадам умножаться сверх необходимого.