Мрачная комната показалась ей ещё мрачнее. Мёртвая тишина, царившая вокруг, пугала её. Малейший шорох ветра в крыльях ветряка, каким-то слабым свистом доносившийся сюда, заставлял её вздрагивать и как-то пугливо прижиматься к столу, около которого она стояла.
А неугомонные мысли продолжали шуметь в голове, продолжали рисовать самые безотрадные, самые удручающие картины.
— Господи, спаси меня! — шептала княжна, заламывая и чутко прислушиваясь к окружающей тишине. — И зачем только я поехала! Как я не сообразила того, что будь Вася действительно так близко от Москвы… от меня, он нашёл бы случай сообщить мне, что он жив… Ведь он любит меня, любит. Он знает, в какой страшной тревоге должна я была находиться всё это время… Его нет здесь… Меня обманули… меня завлекли в ловушку… Господи, спаси меня!
За дверью послышались шаги Долгорукого. Анна пугливо отшатнулась в сторону, и, когда он вошёл, на её сразу помертвевшем лице отразился такой ужас, что Алексей Михайлович тотчас же понял, что молодая девушка успела уже догадаться о его намерениях.
«Тем лучше, — холодно подумал он, — мне надоело играть комедию. Всё равно ей уж не уйти отсюда. Она должна быть моей…»
Но он всё-таки не хотел пугать её сразу.
— Раздевайтесь, княжна, — с ласковой улыбкой подходя к ней, сказал Долгорукий. — Здесь жарко, даже слишком жарко… А то вы ещё простудиться можете.
И он протянул руки, чтобы помочь ей снять бурнус. Но молодая девушка, заметив его движение, быстро отступила назад и дрожащим голосом воскликнула:
— Князь! Вы обманули меня! Васи нет здесь!
Алексей Михайлович язвительно расхохотался.
— Он здесь, моя красавица!..
— Вы лжёте! — продолжала княжна. — Вы лжёте! Вы бесчестно заманили меня в западню, воспользовавшись моей доверчивостью… Зачем вы это сделали?!
Долгорукий ещё сильнее расхохотался.
— А вы и не догадываетесь — зачем, моя ласточка! Затем, что я люблю вас…
И он опять протянул к ней руки.
Только сейчас осознала Анна всю опасность своего положения. Только сейчас поняла она, какую ужасную ошибку совершила, поехав сюда, на эту глухую, затерянную в поле мельницу, вместе с Долгоруким.
И её охватил такой страх, что она чуть не лишилась чувств. Но она поборола подступавшую слабость; она придала на помощь всю силу воли и, глянув прямо в лицо нахально улыбавшегося Долгорукова лихорадочно загоревшимся взором, воскликнула:
— Какой же вы негодяй, князь! Насколько нужно быть бесчестным, чтобы заманить меня в такую подлую ловушку… О, как глубоко я вас ненавижу! Как страшно я вас презираю…
Долгорукий молча не сводил с её бледного личика, еле освещённого лучами мерцавшей свечки, своего пылавшего взора. Он чувствовал, как всё сильнее и сильнее закипает кровь в его жилах, как всё прерывистее начинает биться сердце… Он, казалось, позабыл в эту минуту весь мир, даже Барятинского, каморка которого была отделена тонкой перегородкой, — забыл всё, кроме своей страсти, кроме дикого желания во что бы то ни стало обладать этой хрупкой девушкой, с таким гневным презрительным видом стоявшей теперь перед ним.