«Плохо дело», – подумал он. Полным именем сестра называла его, только когда очень сердилась. Такое случалось редко.
– Давай я схожу в церковь, – предложил Арсений. – Закажу молебен, этот… как его… сорокоуст.
– Ты с ума сошел! – испугалась Настя. – Нельзя же!
– Сейчас все можно, – ответил Арсений. – Если хорошо заплатить.
– Не надо, Арсюша, – прошептала Настя. Он слышал, как она всхлипнула. – Не положено по церковным правилам.
– А кто об этом узнает? – возразил Арсений. – Господь? Я тебя умоляю, не делай вид, будто веришь в него! Хотя бы при мне!
Ему в ухо понеслись короткие гудки. Арсений бросил мобильник на коврик возле дивана, испытывая недостойную мстительную радость. Его бесконечно раздражали все эти новомодные веяния с культпоходами в церковь, куличами на пасху и неумелыми попытками перекреститься слева направо. Почему люди всегда стремятся подменить суть видимостью? Раньше в качестве атрибутов хорошего поведения выдавали красные галстуки и партбилеты, сейчас их сменили церковные свечки и крашеные яйца. Настя пила освященную воду каждое утро и тайком поливала ею свои веснушки и пигментные пятна. Помогало как мертвому припарка, однако ее это не останавливало. Вера?.. Чушь! Великое русское слово «авось»!
Арсений улегся на диван и погасил свет. Свет уличного фонаря лежал на подоконнике печальным блеклым пятном, совсем как в ту ночь. Арсений отвернулся лицом к диванной спинке и закрыл глаза. Не помогло.
Он вытащил подушку из-под головы и впился в нее зубами. Проснулся ребенок, который, оказывается, вовсе не умер, а только уснул. Проснулся и заплакал. Десятилетний Арсений лежал не на мягком диване номера «люкс», а на скрипучей железной кровати с пружинами, смотрел на пятно тусклого уличного света. Соседка, тетя Вера, гладила его по голове и читала:
– Сиротка ты мой бедный…
За эти слова и этот жалостливый тон хотелось ее убить. Он очень надеялся проснуться в своей кровати от маминого поцелуя, но утром его разбудила Настя. Арсений ее не узнал. Сестра, приехавшая из Москвы, была в черном платье, буйные рыжие волосы спрятаны под черный платок, повязанный как у монашки. Они с тетей Верой долго плакали и обнимались, потом тетя Вера принесла из соседней комнаты мамино кольцо и надела его на Настин палец.
– Бери, Настюша. Это теперь твое.
Сестра посмотрела на кольцо и зарыдала еще громче. Потом она невыносимо долго обливала слезами Арсения, а он сидел на скрипучей кровати как каменный и не мог выдавить из себя ни слезинки.
«Я не хочу об этом вспоминать!» – выкрикнул десятилетний мальчик, спавший почти сорок лет. Арсений попытался его успокоить, объяснить, что со временем все образуется, но не нашел нужных слов. К тому же он хорошо знал, что надежды не имеют ничего общего с реальностью. Поэтому прибегнул к способу, который считал отвратительным: побрел в ванную, достал из шкафчика дорожную аптечку и проглотил сразу три таблетки вместо положенной одной. Арсений запил их водой из-под крана и долго сидел на краю джакузи, рассматривая свои руки. И лишь когда почувствовал блаженную пустоту в голове и сердце, вернулся в неосвещенную гостиную. Темнота пробралась внутрь мягко, как кошка, и утопила его в спасительных объятиях.