— Ваше величество, их сотни тысяч! Они привели всех джигитов Мангышлака и Арала!
— Арал и Мангышлак давно служат Ушаку. Всех им вместе не больше десяти тысяч. И вообще, дорогой бек, туркмены сильны не численностью, а отвагой и силой духа, которых пока у тебя нет! Возвращайся в Хиву — я найду себе подходящее дело. Как настроены хивинцы? Ждут ли они меня? — Надир-шах разговаривал в Тахир-беком, словно со своим внуком Шахрухом! слишком наивным, хотя и не глупым, выглядел новоявленный хан Хивы.
— Ваше величество, конечно, они ждут вас, иначе бы не заполнили все рвы и овраги около Хивы водой! Они думают, что великий Надир-шах, видавший такие реке, как Тигр и Евфрат, Инд а Джаму, не сможет преодолеть разливы Шахабадского канала!
— Преодолеем, Тахир-бек. Пока у меня есть такие, как ты, мудрецы, мы преодолеем хивинские лужи. Не ближе к делу, дорогой хан. Подойдём к Хиве, сразу же берись за лопаты и отводи воду Шахабада от столицы, иначе я переправлюсь к воротам по спинам твоих подданных! — Надир-шах зловеще улыбнулся, сверкнув зелёными недобрыми глазами, в Тахир-бек, поклонившись ему, пустил коня в голову колонны, где находилось его двадцатитысячное войско.
Персы приближались к Хиве в с руганью смотрела на пустырь, где, как ни в чём не бывало, жгли костры а пасла осёдланных скакунов туркмены Ушака. Они на ведали страха перед несметным персидским полчищем — и это бесило Надир-шаха. «Они чувствуют себя стадом волков и смотрят на нас, как на огромную отару овец!» — подумал он, яростно ругаясь. В то же время он испытывал к ним зависть, ибо сам был туркменом, но по молодости и безрассудству, подчиняясь целиком вода дерегезского правителя, своего тестя Баба-Али-бека, вступил в непримиримую борьбу с туркменами Дуруна в Нессы, а потом Мерва и Астрабада. Теперь невозможно было найти с ними общий язык, а этого Надир-шаху очень хотелось. «Если бы я усилил своё войско туркменами — весь мир был бы у моих ног, не в силах противостоять мне!» Шесть-восемь тысяч ополченцев, в основном, из двух племён — иомудов и тёке — сражались с двухсоттысячной армией Надир-шаха, не думая сдаваться. Уходя на север, они шли левой стороной Амударьи и успевали оберегать от шахских войск жён, детей и стариков, которые шли по пескам к Аралу и на Мангышлак, и смело нападать и терзать шахские войска, растянувшиеся на десять фарсахов по берегу великой реки Турана.
Окружив Хиву с четырёх сторон, персы вместе с подданными хивинского хана в несколько дней отвели воду от стен города в степь и приступили к штурму. Надир был осведомлён, что в Хиве находятся на положении рабов более четырёх тысяч персиян, проданных в разные годы разбойниками, совершавшими набеги на пограничные останы Персии. Рабы жили почти в каждом хивинском доме, выполняя самую чёрную работу. Вот на них-то и надеялся Надир-шах, начиная штурм города. Ночью перед штурмом а город проникли персидские лазутчики, и утром началось восстание персидских рабов. Многие жители, видя безысходность своего положения, пытались бежать, перелезая через городскую стену, но были схвачены нукерами Надир-шаха. Другие старались усмирить восставших рабов, но были убиты. Рабы к тому часу, когда персидские войска ворвались в Хиву, уже овладели домами и скотом, захватили жён и и дочерей бывших хозяев. Ринувшись по хивинским дворам для грабежа, персияне были радушно встречены рабами. А через несколько часов Надир-шах огласил фирман о том, что с неволей покончено; каждый перс, возвращаясь на родину, может взять всё, что ему под силу и увезти с собой. Тысячи молодых женщин, девушек и детей вывезли из города на дорогу, чтобы затем отправить в Хорасан. Надир-шах распространил ещё один фирман: «Для бывших рабов, испытавших горькую неволю в рабовладельческой Хиве, его величество решил построить около Абиверда, среди райских цветущих садов Хорасана, новый город — Хива-абад!»