День был погожий; шлюпки с пехотой быстро шли к кораблям и, возвращаясь, принимали новые батальоны, Берек-хан, выполнивший с честью задание царя, пробился к нему в палатку.
— Молодец, хвалю! — поздравил его царь и повелел графу Толстому: — Пётр Андреевич, а ну-ка выпиши туркменскому хану грамоту на право веяного пользования землёй в южно-русской степи. Укажи, за особые заслуги перед государством российским. Аюка-хан сказывал мне, что туркмены в Азовском штурме участвовали и в Полтавской битве вместе с калмыками.
— Да, великий государь, так всё и было. Вот, посмотри… — Берек-хан распахнул полы халата, и Пётр увидел на его груди медаль за Полтавское сражение.
— Хоть и невелик, но достойный народ вступает в русскую державу, — гордо произнёс царь. — Желаю, Берек-хан, и твоему племени верой и правдой служить Отечеству.
Толстой достал из сундука царскую грамоту, обмакнул гусиное перо в чернильницу и стал заполнять глянцевый бланк, увенчанный двуглавым российским орлом. Царь вручил грамоту Берек-хану, обнял его. Берек от счастья был на седьмом небе, выйдя из царской палатки, он сел на землю. Тотчас его обступили джигиты.
— Ах, жалко, Мурад так и не успел увидеть царскую грамоту, — улыбаясь и печалясь одновременно, сказал Берек-хан. — Госпиталь-то давно уже перевезли на корабль. С часу на час он отправится в Астрахань!
— Ай, ничего! — взбодрил Берек-хана его телохранитель Нияз-бек. — Вернётся из Астрахани Мурад — великой радостью его встретим. Сколько туркмены мечтали о своей земле, наконец-то мечта сбылась! Слава Аллаху…
К вечеру все корабли, кроме эскадры генерал-адмирала Апраксина, вышли в море. Туркменская полусотня Берек-хана села на коней и отправилась в отряд атамана Краснощёкова. Горцы приблизились к самому берегу и вели прицельный огонь по уходящим кораблям. Пришлось вновь преследовать их, чтобы оградить русские аванпосты и город Дербент от разорения. Сводный отряд разгромил утамышского султана: многих побил, до четырёхсот человек взял в плен и угнал множество скота. Казаки с калмыками и турхменами вернулись на Терек и остались там до особого распоряжения, ибо с отходом царских войск кампания не заканчивалась, а лишь начиналась.
Пётр не сомневался, что Россия навсегда укрепилась на каспийском перешейке. Едва прибыв в Астрахань, он отослал гонца с депешей в Санкт-Петербург: «И тако можем мы, благодаря Вышнего, сею кампаниею довольны быть: ибо мы ныне крепкое основание на Каспийском море заложили». После утомительного похода государь позволил себе расслабиться: за столом в доме Волынского запахло водкой, венгерское зашипело в бокалах и жаркое затрещало на шампурах. Пётр вспоминал о диких каспийских штормах, когда доложили о прибытии Апраксина, и что эскадра его опять подверглась разрушительному шторму. Пётр возмутился: