Ральф Робертс сидел в кресле, в котором ему предстояло провести еще столько предутренних часов, и ждал, когда свет и движение наполнят раскинувшийся перед ним мир. Наконец первый актер — почтальон Пит — появился на сцене справа. Он проехал по Гаррис-авеню на велосипеде, доставая свернутые газеты из сумки и точно притормаживая у тех дверей, которые являлись его целью.
Ральф понаблюдал за Питом, затем издал вздох, вырвавшийся, казалось, из самых глубин его жизненных основ, и направился в кухню заваривать чай. — Не помню, чтобы мой гороскоп когда-нибудь предсказывал подобное, — глухо произнес он, открыл кран и стал набирать в чайник воду.
5
Это длинное утро четверга и еще более томительный день преподали Ральфу ценный урок: не стоит пренебрегать трех-четырехчасовым сном только потому, что прожил всю жизнь с ошибочным мнением, будто имеешь неоспоримое право на шесть, а то и на семь часов отдыха. К тому же это послужило скрытым предупреждением: если положение не изменится, в дальнейшем он вел себя вот так же плохо все время. Черт, постоянно. Ральф ложился в постель в десять утра, надеясь немного вздремнуть — даже полчаса стало бы спасением, — но лишь изматывающая полудрема была ответом на все его молитвы.
Около трех часов пополудни он решил приготовить бульон. Набрав в чайник свежей воды, Ральф поставил его на газ и открыл шкаф, где хранились различные приправы, специи и пакеты с продуктами, есть которые могли разве что космонавты да старики — для полной готовности эти порошки требовалось лишь развести кипятком.
Ральф бесцельно передвигал коробки и банки, затем просто уставился на полки, как бы в ожидании, что коробка с бульонными кубиками неким таинственным образом появится на освобожденном для нее месте. Когда этого не произошло, Ральф повторил всю процедуру, только теперь в обратном порядке, расставляя банки на прежние места, затем снова в недоумении уставился на полки; это выражение полнейшей растерянности на его лице отныне становилось доминирующим (хорошо хоть, что Ральф не догадывался об этом).
Сняв с огня закипевший чайник, Ральф вернулся к шкафу. Ему становилось ясно — осознание приходило медленно, очень медленно, — что он, должно быть, развел последний кубик вчера или даже позавчера, хотя никак не мог припомнить этого.
— Что же тут удивительного? — задал он вопрос бутылкам и банкам в открытом шкафу. — Я настолько устал, что не мигу даже вспомнить, как меня зовут.
"Нет, могу, — возразил он себе. — Меня зовут Леон Редбоун.
Вот так!"
Это оказалось вовсе не смешно, однако Ральф все же почувствовал, как улыбка — легче перышка — тронула его губы. Он прошел в ванную комнату, причесался, затем спустился вниз. Эди Мерфи отправляется на вражескую территорию в поисках съестного, — подумал он.