— Шапка?
— Каска только.
— Ну вы даете, москвичи! — укоризненно сказал Пат.
— А чо «москвичи»? Причем тут «москвичи»? — огрызнулся Шевелев. — Сам видишь, что с погодой. Днем-то было, как в Крыму.
— Связь есть? — спросил Паташон.
— Я сказал, чтоб он батарею берег. Связь каждый час.
— Ладно. Если что понадобится — приходи, — сказал Пат.
Кемеровчане выбрались из палатки.
— Спасибо, ребята, — сказал им вслед Шевелев.
— Да хули «спасибо», — отозвался снаружи Паташон. — Если б могли помочь как-то… Молись, москвич. Утром не спустится — выходим на спасработы.
* * *
— Совсем нельзя помочь в такой ситуации? — спросил Бравик.
— Ночью нельзя. Разве что — волшебник в голубом вертолете… Мужик правильно сказал: молись. Я всю ночь молился.
* * *
Пронизывающий ледяной ветер выл, натягивая шнуры. Гаривас закрепился на трех шлямбурах, но ветер полоскал его, как полотенце. Гаривас поднял и затянул капюшон, лицо обвязал платком, кисти спрятал в рукава. Он висел на шлямбурах, вокруг было черно, сек снег.
* * *
— Да, это не семитысячник, — сказал Шевелев. — Но люди и ниже гибнут. В лагере ночью было до минус десяти. Значит, на стене — под минус двадцать. Да с ветерком.
* * *
Шевелев посмотрел на светящийся циферблат, взял рацию.
— Вова, какие твои дела? Прием.
— Греюсь… — прохрипел Гаривас. — Все нормально. Прием.
— Двигайся, насколько можно. Все время двигайся. Прием.
— Давай, учи меня, учи… Ты только не вздумай за мной пойти. Прием.
— Кемеровчане приходили. Как начнет светать — будем к тебе подниматься. Прием.
— Там видно будет. До связи.
* * *
— Он там провисел почти десять часов. Страшное дело. Я его вызывал в три часа ночи — он не ответил. Потом сказал, что боялся не удержать рацию. Тяжко ему пришлось. Я как-то ночевал на шести тысячах, но у меня были горелка и пуховик. До рассвета я не утерпел, еще затемно пошел к подножью. Кемеровчан не стал звать. Я знал, что они и так подтянутся, когда рассветет. Думал: как что-то видно станет, начну подъем, пойду по его крюкам.
* * *
В утренних сумерках Шевелев подошел к подножью. Вдруг он услышал тихий скрежет, стук металла о камень, звяканье. По склону, шатаясь, полушел-полувалился Гаривас. Шевелев подхватил его, стащил с плеч рюкзак, бросил на камни.
— Пошли, пошли, быстренько, быстренько… — говорил Шевелев, сводя Гариваса вниз. — Все бросаем… Я потом поднесу…
Он уложил Гариваса в палатку, стащил ботинки, переодел в сухое. У Гариваса стучали зубы, тряслись руки. Шевелев свитером растер Гаривасу кисти, натянул на его ноги вязаные носки, налил в крышку термоса чай, добавив туда коньяка. Гаривас глотнул, закашлялся. Шевелев вынул из аптечки тюбик солкосерила, намазал Гаривасу нос, губы и виски, помог залезть в спальник. Гаривас, вздрагивая, съежился в мешке, что-то бормотал, всхлипывал, стучал зубами. Шевелев вылез из палатки, развел горелку, заварил свежий чай. Послышались шаги, по тропинке подошли Пат, Паташон и еще двое — все в пуховиках и со снарягой.