«Ваше благородие, тяжелый! Подносить?»
«Подождет», — сказал Гоглидзе.
Он остановился у носилок с тучным унтером Шиловым. Тот мычал сквозь сжатые губы и руками, перемазанными в рыжей земле, запихивал в гимнастерку перламутровые кишки.
«Этого подноси», — сказал Гоглидзе.
Санитар подозвал товарища, и они понесли Шилова в шатер. Я пошел вслед поглядеть, как работают господа хирурги. В шатре вкруг четырех столов по углам тускло светили керосиновые лампы, висел кислый, густой дух пота, крови и карболки. Доктор Ежов ушивал резаную рану ефрейтора Шуравина, отчаяюги, первого песенника в батальоне. Шуравин давеча вызвался с Вишняком, своим неразлучным дружком, заклепал две пушки и получил удар ятаганом в горло. Ежов при виде носилок с Шиловым велел: «Васютович, смени инструмент!». Санитар взял в узел простыню с инструментами, вывалил их в таз и споро перестелил инструментальный столик. Ежов громко сказал: «Господа, глаза! Васютович, поддай карболовой!». На лицо Шилову положили мокрую тряпку, хирурги зажмурились. Санитар, часто жамкая каучуковой клизмой, распылил карболовую. С Шилова стащили сапоги, разрезали гимнастерку и исподнее. Ежов наложил маску Эсмарха и стал капать эфир. В шатер, придерживая полог, заглянул капитан Шкуренко и спросил бодро: «Господа, справляетесь?» — «Покуда справляемся, — ответил Соснин. Он производил ампутацию голени по методике профессора Пирогова (Алексей Никифорович на минувшей неделе доходчиво описал мне эту операцию). — Алексей Никифорович, я час назад в одиночку, не поверите ли, выполнил резекцию тонкой кишки. Наложил ранорасширитель и превосходно управился один. Васютович только немного помог». Надобности оставаться в хирургической мне не было, но тут меня настигла тяжелая усталость после трехчасового ожидания атаки и ночного боя, и я без сил опустился на парусиновый раскладной стул.
«Владимир Александрович, хотите спирту? — заметив меня, спросил Соснин. — Васютович, наведи». Санитар поднес мензурку, я выпил и ободрился.
Ежов, дожидаясь, пока уснет Шилов, сказал: «У нас, хочу сказать, с турками постыдное неравенство. “Бердан” первой модели — это совершеннейшая архаика. Времен очаковских, с позволения сказать, и покоренья Крыма. А у турок — “Пиподи” и “Мартини”. На шестистах-семистах шагах мы лупим в белый свет, а магометане с той же дистанции выбивают, как в тире. Вы заметили, господа, как прибыло пулевых за последние месяцы? Пулевых теперь втрое больше, чем осколочных со штыковыми».
«Гоглидзе, про дренажи не забываете? — спросил Шкуренко. — Что вы сейчас выполняете, Ираклий Гедеванович?»