— Можно будет побеседовать в гостиной, когда все займутся своими делами.
— Не стоит откладывать: ты заметно устала и захочешь сразу подняться к себе. Так вот, Олимпия, завтра тебе предстоит многое увидеть. Ты сама сказала, что чем тяжелее чувства или события, тем более глубокие воспоминания они оставляют. В темном сыром подвале я провел две недели и знал только два состояния: или терпел жестокие побои, или приходил в себя после истязаний. Ощущение холода не покидало ни на минуту, ведь одежду у меня отобрали, и укрыться можно было одним лишь рваным грязным одеялом. Голод и жажда тоже не отступали: еды и воды не было совсем, а если мучители что-то оставляли, то сущие крохи — ровно столько, чтобы поддержать существование. Раны, конечно, никого не интересовали, и угроза заражения пугала меня не на шутку. Толстая железная цепь прочно держала возле отвратительного соломенного матраса, а света я не видел ни разу, если не считать робкого луча, изредка пробивавшегося в крохотное окошко, да фонаря, который приносил с собой Корник.
— Я чувствовала, что тебе очень плохо. Как только ты пропал, я поняла, что стряслась беда. Но не догадывалась, что мучения зашли так далеко.
Леди Олимпия остановилась и обняла брата.
— Со мной обращались хуже, чем обращается с собакой самый жестокий из хозяев, — прошептал Аргус и поморщился от боли и унижения. — Лорелей появилась в критический момент: к тому времени я потерял последнюю надежду и приготовился к печальному исходу. Противостоять тяжелым кулакам не было сил, а от моего дара Корник с сообщниками сумели защититься: чтобы отгородиться от взгляда, прикрыли глаза темными очками, а уши заткнули ватой, чтобы не слышать голоса. Еще одной пытки я бы не выдержал, это точно. Беспомощность — страшное чувство, и даже сейчас воспоминание о собственном бессилии приводит меня в холодный ужас и порождает ненависть к самому себе.
— Ненависть? Значит, ты считаешь, что должен был чувствовать себя менее беспомощным? Но как, на каком основании? У тебя не было ничего, чтобы прикрыть наготу и залечить раны. Тебя держали на цепи голым и жестоко избивали. Две недели подряд! Многие на твоем месте с готовностью отдали бы мучителям все, что те требовали. А ты этого не сделал!
— Возможно, ты и права. Я жестоко ошибся в суждении о негодяе Корнике. А страшные подробности рассказываю для того, чтобы подготовить тебя к тяжким впечатлениям.
Олимпия разомкнула объятия, взяла брата под руку и продолжила путь.
— Понимаю, но от поездки ни за что не откажусь. Не исключено, что где-нибудь в темном углу подвала сохранился крохотный фрагмент воспоминания, который подскажет, как покончить с врагом.