– Ты молодец, — сказала я ему, прежде чем выйти из ванной.
Пора было делать ноги. Я выключила телевизор, взвалила на плечо сумку — она показалась мне тяжелой, и неудивительно: из трех пистолетов, лежащих в ней, один был точно лишним. Даже если на минуту поверить, что я смогу палить с двух рук, как в вестерне, пистолет Вероники Ферреро мне все равно не нужен. Я вытащила его, и тут мне в голову пришла замечательная мысль: я подошла к убитому и положила оружие ему на грудь. Вальтер фон Крузе не протестовал, а мысль о том, что эту картину увидит сеньорита Ферреро, если паче чаяния нагрянет сюда, прибавила мне бодрости. Я же говорю: я не положительная героиня.
Тут мне в глаза бросился лежавший на диване мобильник, о котором я совсем забыла. Я взяла его и стала просматривать список сделанных с него в последнее время вызовов. Оказалось, что по большей части мой гость переговаривался с одним и тем же абонентом. Я заколебалась, но искушение было слишком сильным. Я почти уступила ему, когда мобильник пронзительно заверещал у меня в руке, так что я подпрыгнула чуть ли не до потолка. Разозлившись на себя, я покрепче стиснула хрупкий аппарат. Я не сомневалась, что звонить мог только один человек, и, не скрою, мне было любопытно с ним побеседовать. То есть с ней.
– Дитрих, ты где?
Значит, я угадала: никакой он, к дьяволу, не Вальтер. Клянусь, я была готова погладить себя по головке за сообразительность. Это чистое ребячество, но, поверьте мне, это именно так.
– Дитрих!
Голос был глуховатый и доносился издалека. Говорила, несомненно, женщина. Я напрягла слух и расслышала звяканье то ли вилок, то ли блюдец. «Кафе», — подумалось мне, и я сипло и совершенно неожиданно для себя голосом Дитриха выдавила:
– Ja?[10]
Это было единственное слово, которое я знала по-немецки. И, представьте себе, оно сработало.
– Ты где? — в голосе Вероники звучало раздражение.
– А ты как думаешь, где? — огрызнулась я.
– Она там?
– Почти, — хмыкнула я.
– Почти? О! — в ее голосе слышалось явное облегчение. — Дитрих, ты просто чудо! А я уж было думала, что все сорвалось. Тебя никто не видел?
– Не волнуйся. Как ты сама? С тобой все в порядке?
– Да. Теперь — все в порядке.
– Я тебя не слышу, — просипела я в трубку. — Что там за шум?
– Видишь ли, я… Мне надоело сидеть взаперти, и я спустилась в «Три химеры».
– Прекрасно, — одобрила я, не чуя под собой ног от радости. Наконец-то она выдала себя! — Жди меня там.
– Дитрих, приходи. Я без тебя сама не своя. Я тебя люблю.
И она отключилась, прежде чем я успела просипеть в трубку требуемое обстоятельствами «я тебя тоже, детка/дорогая/любимая» (последнее — в зависимости от того, к кому обращаешься).