Питер тоже рассвирепел. Все беды и унижения последних десяти дней вдруг сошлись у него в голове, и на миг – только на миг – ему захотелось убить тюремщика, а не просто научить его правилам хорошего тона.
Когда Бесон повернулся, на него обрушился град ударов правой. Сами удары были несильными, но полтора фунта металла в кулаке Питера превратили их в торпеды.
Бесон взревел и опять кинулся на Питера, но тот встретил его прямым в челюсть. Выплевывая зубы и подвывая, тюремщик кинулся к двери. Он забыл, что на него смотрят стражники; забыл о своем гневе; забыл обо всем, кроме простого животного желания выжить. Впервые за свою бытность главным тюремщиком Бесон испытал страх.
Испугало его не то, что Питер побил его, его били и раньше, хоть и не заключенные. Его испугал взгляд Питера. Это был взгляд короля, спаси меня. Боже, лицо короля – ярость, пылающая, как солнце.
Питер прижал Бесона к стене и поднял кулак:
«Ну что, брюква, хочешь еще?»
«Нет, – пробормотал Бесон быстро распухающими губами. – Нет, мой король. Прошу прощения».
«Что? – Питер не верил своим ушам. – Как ты назвал меня?»
Но Бесон молчал. Он произнес эту фразу бессознательно и забыл об этом. Но Питер не забывал ее никогда.
Бесон пролежал без сознания два часа. Если бы не его хриплое, прерывистое дыхание, Питер мог бы подумать, что и правда убил главного тюремщика. Конечно, он был грязной вонючей свиньей, но Питер вовсе не хотел его убивать – кроме того краткого момента. Стражники продолжали смотреть в окно круглыми глазами, как дети в королевском зверинце смотрят на андуанского тигра-людоеда. Они не сделали никаких попыток спасти своего начальника, и по их лицам Питер видел, что они не удивятся, если он прыгнет на Бесона и зубами разорвет ему глотку.
«И почему они так думают? – с горечью спрашивал себя Питер. – Потому что считают, что я убил родного отца, а от такого человека можно ожидать чего угодно, даже убийства беспомощного противника».
Наконец Бесон начал стонать и ворочаться. Глаза его раскрылись – вернее, правый глаз. Левый не открывался еще несколько дней.
Глаз смотрел на Питера не злобно, а, скорее с опаской.
«Ты готов говорить спокойно?» – осведомился Питер.
Бесон пробормотал что-то неразборчивое.
«Не понимаю».
«Ты мог меня убить», – выдавил, наконец, тюремщик.
«Я не хотел никого убивать, – возразил Питер. – А если мне и придется это делать, то начну я не с бесчувственного тюремщика».
Бесон присел у стены, глядя одним глазом на Питера с тем же смешанным выражением недоверия и страха.
Наконец он выдавил из себя еще одну фразу. Питер, вроде бы, расслышал, но хотел быть уверенным.