– Есть отличное слово в русском языке! – не отставал Вернер, – из трех букв! Означает оно «нет», но пишется и произносится совсем по-другому! Друзья, давайте крикнем его хором!
– Ваши инновации, Константин Андреевич, трудно переоценить, – элегантно чертыхался Олежка. – Неужели вы думаете, что сумеете заработать все шальные деньги в этом городе? А как же душа? А как же Новый год?
– А невеста в Ленинграде?! – гремел Вернер.
– Стоп! – грохнул кулаком по столу Максимов. Подождал, пока все заткнутся, и процедил сквозь зубы: – Знаете, друзья мои, пока вы еще находитесь у меня в подчинении. Вот уволитесь – тогда другое дело. Верещите сколько влезет. Итак, зачитываю производственное задание. В новогоднюю ночь идут работать Вернер и Лохматов. Екатерина не идет – пусть катится к своей невесте в Ленинграде. Вернер и Лохматов за дежурство во внеурочное время получают каждый по две тысячи долларов – без налогов, НДС, отчислений в «стабилизационный фонд» и прочих поборов. Расчет – сразу после праздников.
– Япона-мама… – сделал круглые глаза Олежка.
– А что? – рассудительно заявил Вернер, – Новый год в итоге непременно кончается, остаются похмелье и разочарование, а денег от этого тупого праздника, давно подмечено, больше не становится. Какой же смысл заставлять себя мучительно отдыхать, если душа зовет трудиться?
– Уговорили, Константин Андреевич, пойдем трудиться. И рыбку съедим, и удовольствие получим, – подхватил Олежка. – А Екатерина Сергеевна выпьет за нас в полночь.
– Почему это я должна отдыхать? – возмутилась Екатерина, стаскивая маску. – Я тоже хочу трудиться. Всю жизнь мечтала поработать в новогоднюю ночь. Да и Костика нельзя оставлять – кто же будет ему напоминать, кто он есть на самом деле?
– Ты не понимаешь, Катюша, – запротестовал Вернер. – В том случае, если ты пойдешь трудиться вместе с нами, Константин Андреевич не заплатит тебе две тысячи долларов. Ему придется отстегивать из своих, а это противоречит принципам его жадности. Мы получим, как показывает нехитрый математический расчет, по одной тысяче триста тридцать три доллара и тридцать три цента, а это никак не напоминает, согласись, объявленные две тысячи. Так что, извини, Екатерина, ты сегодня пролетаешь. Подвинься. С Новым, как говорится, счастьем.
– Понятненько… – зловеще процедила Екатерина, упирая кулаки в бока, – снова прокатили…
– А делать-то чего, Константин Андреевич? – вытянулся в струну Олежка.
– А ничего, – улыбнулся Максимов. – Слоняться по двухъярусной квартире, наслаждаясь дизайном, и ждать, пока Кравцов загнется от собственных страхов.