Тогда ему еще не были знакомы фамилии фигурантов старого дела о похищении иконы Казанской Божией Матери. Теперь он взялся за них с новыми силами.
Гурову пришлось еще раз перебрать весь бумажный хлам, оставшийся от деда, и выбрать из него все, что относилось к делу. Стопка получилась внушительная. Ее он, в свою очередь, разобрал на две: в первой было все, что относилось к суду над задержанными, а во второй – те скудные сведения, которые Круглову удалось добыть о судьбе автора записок Успенского. Вторая стопка по сравнению с первой выглядела жалко.
Для начала Гуров решил разобраться с тем, как закончился громкий судебный процесс. Тут, по крайней мере, все было официально и четко. Некоторые бумаги он просматривал бегло, а некоторые читал от корки до корки, если они заинтересовывали его подробностями, которых не встречал у Успенского.
Обвиняемых на процессе оказалось неожиданно много. Но все они были уже знакомы Гурову: Чайкин-Стоян, его приятель Комов, ювелир Максимов, несчастный старик-сторож Захаров, мать девочки Жени Кучерова и ее бабка Шиллинг.
Толпа была большая, но какая-то бестолковая. Все они обвиняли друг друга и ничего толком не рассказывали. Все следствие приходилось строить на неоспоримых фактах, а не на показаниях, которые противоречили друг другу практически во всем. Еще большей неразберихи добавляла Женя Кучерова, чьи показания привносили во все это долю детской игры.
С интересом был прочитан стенографический отчет о ходе судебного заседания. Благодаря ему можно было составить представление даже о внешности фигурантов, хоть оно казалось и предвзятым. Не было среди этих описаний только Успенского…
«Центром внимания был, конечно, Стоян (Чайкин), красивый молодой мужчина, с умными и выразительными, но в то же время наглыми до дерзости глазами, вошедший в зал не без некоторого смущения и робости, но затем начавший бравировать своим положением. Он очень развязно, с некоторой важностью, разглаживал свои всклокоченные волосы, усы и бороду, с гримасами и презрительными ужимками начал всматриваться в публику.
Захаров, бывший сторож Казанской святыни, – совершенно дряхлый старик с осунувшимся, сморщенным лицом, помутившимися глазами, сгорбленный, едва передвигающий ноги.
Комов – очевидно, достойный сподвижник Стояна: такой же молодой, юркий, подвижный человек с плутовато-хищным выражением глаз и характерным длинным тонким носом, загнутым кверху.
Максимов – типичный инородец (природный чуваш), носящий на своем лице отпечаток тупости.
Кучерова – красивая молодая женщина еврейского типа, видимо, до сих пор еще не утратившая жизнерадостного настроения.