«Но Чемберлен, — перебил граф, — заключил двадцать пятого августа договор с Польшей!» А полковник Герстенберг заявил, что после визита Вольтата в Лондон Гитлер убежден: в случае конфликта с Польшей Англия останется нейтральной». — «Но не осталась же! Не осталась, пан Казимир! Англия объявила войну Гитлеру!» — «Англия объявила войну! — с горечью повторил хорунжий. — Гитлер давил поляков танками, а Чемберлен засыпал немцев листовками! Ни одной бомбы!»
«Пан Братковский настроен критически по отношению к Альбиону», — насмешливо заметил граф. Казимир вздохнул: «Гитлер не такой безрассудный человек, чтобы очертя голову кидаться на Польшу. Он знал, что ему не помешают проглотить ее, как не помешали проделать это с Австрией и Чехословакией. Он знал, КАК будут воевать с ним «союзники» Польши!
«Марчевский, Марчевский», — проворчал граф и потянулся за сигарой. — Мало ли что мог наговорить человек, которого убрали из разведки!» — «Убрали потому, что Ян узнал слишком много такого, о чем в Лондоне предпочитали помалкивать. И, к слову, его не оставили в покое. Капитана Марчевского взяли на явке. Вы же знаете об этом! На явке, организованной панами из Лондона. И очень уж быстро гестапо расправилось с Яном. Дня под допросом он не был. Это человек, о котором знали, что он разведчик высшего класса, имел доступ к материалам, о каких разведки всего мира только мечтать могут. И сразу — под расстрел? Нерационально что-то, согласитесь, пан граф?» — «Пан Казимир что-то имеет в виду?» — «Я имел в виду возможность сговора между некоторыми лицами в Лондоне и в Берлине. Сговора, чтобы уничтожить человека, знающего слишком много».
«Ну, это слишком, пан хорунжий! — возразил, но не очень уверенно, граф. — По-вашему выходит, что Лондон и Берлин были в сговоре против Польши?»
Казимир откликнулся не сразу. А когда заговорил, в тихом его голосе слышалось бешенство. «За первые четыре недели, когда Гитлер душил Польшу, наши союзники на Западе не сделали ни одного выстрела, не предприняли ни одной, самой ничтожной боевой операции, хотя бы силами взвода! Польша истекала кровью, а Лондон и Париж упражнялись в произнесении сочувственных речей. За первые четыре месяца войны англичане потеряли во Франции лишь пятнадцать человек. Первый английский солдат, писали их же газеты, был убит тринадцатого декабря тридцать девятого года. Через три с лишним месяца после начала боевых действий, если можно назвать боевыми действиями то, чем занимались там, на Западном фронте. До мая сорокового года ни английская, ни французская авиация даже не пытались бомбить военные объекты в Германии, ее промышленные центры».