На правах друга вашей семьи, считаю своим долгом представить вам фактическое доказательство неверности и недостойного поведения вашего избранника. Я не счёл возможным рассказать об этом Николаю Матвеевичу, пока Вы сами не убедитесь в правдивости моих слов и не примите самостоятельное решение о дальнейшем. Жду вас у Святых ворот после окончания вечерней службы. Никому не говорите о нашей встрече: это в ваших же интересах.
М.З.
Собакин взял конверт, понюхал и сморщился: от него до сих пор пахло формалином и ещё какой-то химией.
- Вот вам и «духовитость» от конверта. Интересно, почему он не уничтожил письмо? Торопился и забыл или был уверен, что в этом гробу улика будет в безопасности и со временем рассыплется в прах вместе с телом жертвы? И всё же, почему убийца доктор? Зяблицкому нет никакой материальной выгоды от смерти Арефьевой, – продолжал рассуждать Собакин. – Характер его письма к девушке показывает, что между ними отношения было сугубо официальные. Со стороны Анастасии – точно. Она бы вообще не пошла на эту встречу, если бы жених ей был безразличен. А может, доктор питал к ней нежные чувства и, узнав о тайне жениха, из ревности, решил расстроить свадьбу? Возможно, у него из этого ничего не получилось, и он её убил. Дикость, конечно, но всякое бывает. Нет, эта версия слабовата. Любимых убивают в состоянии аффекта, а тут на лицо продуманная и хорошо подготовленная операция. Значит, всё-таки дело в её богатстве. Хотя, для чистоты следствия нельзя отметать ещё одну версию.
- Какую? – поинтересовался Ипатов.
- Зяблицкий мог быть психически ненормальным, – сыщик усмехнулся. – Врачу это легче скрывать от других.
У Ипатова это преступление не укладывалось в голове. Лёжа в ванне по настоянию начальника («Смойте-ка с себя всю тяжесть этого дня!»), он представлял энергичного, так располагающего к себе доктора, и не мог поверить, что тот оказался убийцей. Уму непостижимо! Ипатов мог подумать на кого угодно, но только не на него. На своей половине ванной комнаты Собакин не пел, а тоже предавался невесёлым размышлениям. Внизу Канделябров чем-то страшно грохотал на кухне и ругался с котом. Особенно, всем троим было тягостно вспоминать тот момент, когда в здание судебной экспертизы приехал Николай Матвеевич. Видеть его не было сил. Враз постаревший, с безумными глазами, серым лицом и руками, непрестанно расстёгивающими и тут же опять застегивающими сюртук, с трясущимися губами, он всё время повторял и повторял: «Настенька, Настенька». А как увидел её при опознании – тут же и повалился замертво. У нестарого ещё человека не выдержало сердце. Вокруг все забегали, засуетились, положили его на диван, открыли грудь. Запахло камфарой. Меньше чем через час констатировали смерть от разрыва сердца. При этом известии Рушников тоже схватился за сердце и тяжело опустился на стул.