висели портреты его личной «домашней» коллекции – правители и предатели, палачи и создатели, и тот самый возлюблённый Пётр, с кем делил золотую постель – поглотил целиком.
Как изящная леди и франт этот Город хотел быть красив, и таким он казался для многих, но, как и тот, кто отдал ему душу, едва был способен сдерживать судороги резких эмоций на фасадном лице. Оттого всё чаще случались наводнения, ураганы, пропажи и смерти людей. И всё чаще Город, надевая шутливую маску, придумывал сцены, завлекал в свои пьесы болезненно-бледных страстей всех, кто казался ему интересен; собирая свой двор, свою свиту, заполняя пустые места на портретной стене.
Был и Пушкин среди его избранных вечных поэтов. Достоевский, Чайковский, Ломоносов и Блок – закутались в его простынях. Раньше или позже этот Город получал объекты своих желаний. Как инкуб, возбужденный их магией музыки, творческой страстью, отражённой в его зеркалах. Как Инкуб, что стоял перед ним, одержимый познанием мысли, силой духа и ревностной манией – побеждать.
- Добро пожаловать на званый ужин для незваных гостей. Зачем ты пришёл, Наблюдатель?
- Ты сам желал меня получить.
- Но не так. И ты знаешь об этом.
- Не так, как удобно тебе.
Надменным сфинксом Город наклонился над блестящими волнами серебряных блюд, придвигаясь ближе к Инкубу, и промолвил:
- Я всё равно получу тебя.
- Но уже никогда так, как этого хочешь.
- Ты думаешь, что сможешь уйти? Даже если тебе, Инкуб, Гэбриел Ластморт, повезло найти путь в моё самое сердце страстей, вряд ли выпадет шанс отсюда вернуться.
- В шансы верит Судьба. Я же верю только в то, что делаю. И в этом вопросе, как и ты, крайне эгоцентричен.
- Но при этом надеешься на помощь других. Тех, кто мешал мне предвидеть твой ход! Тех, кто боролся со мной, боролся с чумой, которой ты сам был началом!
- Нет. Я ничего не знаю о них. По сути, я такой же, как ты – коллекционер, наслаждающийся обществом избранных.
Улыбнувшись янтарным огнём, Инкуб, сминая скатерть, сел на край стола и, облизнувшись, сделал большой глоток виски, вызывая раздражение – рябь – на своём отражённом лице. Гигантское зеркало в богатой портретной оправе восседало на троне, вмещая в себя пейзаж городских витражей. За ним продолжалась дорога, до театра, как будто всего лишь окно, как в мансарде Инкуба, разделяло два мира: тогда и сейчас. И только Гэбриел Ластморт и Санкт-Петербург отражались в осколках друг друга.
- На самом деле, я пришёл не с пустыми руками. Ведь с тех пор, как появился здесь, так и не мог познакомиться с тобой лично. То Совет, то прекрасный фасад, на который, как на крючок, ловишь умело; поймал и меня – вынужден это признать. Но мы с тобой слишком похожи. Во мне тоже немало ранений, осколков и швов. Многие из которых сейчас наблюдаю на твоём лице, начиная уже привыкать к своему отражению.