Вскоре я дошла до главной улицы, самой широкой в Тасшобе. И самой красивой: улица была мощена гранитной брусчаткой и украшена высокими бронзовыми фонарями. Около одного фонаря кучкой толпились студенты местного училища Колдунов и Ведьм (сокращенно — КиВ). Обычно в сумерках фонари зажигали городские маги, но раз-два в году, обычно по случаю праздника, это дело доверяли студентам.
Послезавтра должна была начаться ежегодная ярмарка, поэтому на главной улице и царило оживление. Даже подметальщики усиленно елозили метлами по брусчатке, угрюмо перебрасываясь друг с другом последними сплетнями — про то, что кто-то воровал да убивал младенцев в приморском городке Плоне.
Мой уже бывший салон был открыт. Тарина, сменщица, лениво сидела за столом, пытаясь разглядеть судьбу толстоносого крестьянина, одну за другой выкладывая карты кругом. Ее колода — старая, засаленная, внушала уважение. Толстые псевдозолотые перстни с крупными стекляшками, густо подведенные глаза, черный балахон, притушенный свет — буффонада давалась ей с легкостью старой актрисы, из года в год игравшей одни и те же роли.
— А жена, жена-то кого родит? — суетился клиент. — Мальчика?
— Жена родит… — положила на стол карту Тарина, которая, как на грех, оказалась «барышней», — девочку.
Крестьянин издал разочарованный стон. Сменщица занервничала, не иначе как интуицией почуяв, что дополнительных чаевых не будет, и выдала:
— Хотя еще остается возможность, что будет двойня. И тогда второй — мальчик.
Я вытаращила глаза и медленно пошла к столу, пока обрадованный клиент платил гадалке. Судя по звону монет, желанных чаевых было оставлено даже больше, чем обычно.
— Ты за картами? — спросила Тарина. — Я все твое в кладовку положила.
Отодвинув занавеску, я прошла в кладовку. Тут лежал ненужный хлам — большое старое зеркало, чуть мутноватое, в кованой раме; дубовый шкаф, набитый магическим инвентарем; коробки с благовониями, которые обожала жечь одна из моих предшественниц. Бархатный серый мешочек с картами, четки да заговоренный стеклянный подсвечник — вот и все мое имущество. Я провела пальцем по пыльной поверхности зеркала. Уезжать не хотелось. Я поймала себя на мысли, что несмотря на рутину мне нравилось работать гадалкой в маленьком салоне, хоть эта работа явно не для мага с дипломом Высшей Академии.
В мутном зеркале отражалось мое лицо. Высокие скулы, широкие брови, слишком тонкие, ниточкой, губы. Серые, всегда казавшиеся мне невыразительными глаза. Светло-русые волосы были заплетены в косу, свисающую чуть ниже лопаток. На левой щеке три крупные коричневые родинки образуют ровный треугольник — фамильная черта Квизов, ныне почти исчезнувшего рода мамы.