Дрогнул голос у старика, и слёзы выкатились из его глаз.
— Поняли ли, православные? Наш дорогой император просит молитв к Богу, к Царю царей, да дарует Он победу нашему храброму воинству — на супостата. Что за слова царские! Так за сердце и берут! Слеза меня пробила. Дочитал бы, да не смогу, — вот барин дочитает. Ваше благородие! Будь друг, дочитай-ка нам словеса-то государевы, — обратился старик к князю Гарину, который протискался поближе к читавшему.
Сергей охотно согласился и стал читать:
«Мы удостоверены, что верные наши подданные пограничных губерний в настоящих обстоятельствах особенно усилят опыты их преданности и усердия к благу общему и, не колеблясь ни страхом, ни тщетным обольщением, пойдут с твёрдостию тою же стезёю, на коей, под сенью законов и кроткого правления, сретали они доселе спокойствие, незыблемую собственность и разделяли благоденствие всей Империи и общее. Наконец, Мы удостоверены, что все сыны отечества, полагаясь на помощь Божию, на храбрость наших войск, на известную опытность их предводителя, не пощадят ни жертв, ни усилий, каких любовь к отечеству и безопасность его потребовать могут».
— Ничего, ничего мы не пожалеем для тебя, наш государь, и для родной земли! Есть у меня три взрослых сына — всех троих записал я в милицию, пусть их послужат царю и родине, — проговорил старик, когда князь Сергей окончил чтение.
— Что говорить, не только добра, а жизни своей не пожалел, только бы живы были государь — отец и матушка Русь! — крикнул за всех мастеровой.
«Велик русский человек, силён своею любовью к царю и родине, и никакая сила не сломит наш народ», — так думал Сергей Гарин, возвращаясь к себе на квартиру.
Совершилось необычайное, неслыханное: сын простого корсиканского адвоката, по воле судьбы став императором могучего народа, разбил некогда сильную и дисциплинированную прусскую армию, заставил её бежать и теперь с триумфом гордого победителя въезжал в резиденцию королей прусских. 24 октября 1806 года Наполеон прибыл в Потсдам; ему покорно были отворены королевские ворота замка. Он — властитель не только Пруссии, но и всей Германии.
Но и в эти дни, в дни счастия, Наполеон оставался совершенно спокойным, как и в дни бедствий. Громкие победы как будто не производили на него никакого впечатления.
В сопровождении блестящей свиты проходил он по залам дворца.
— Послушайте, Дюрок![39] — обратился он к своему маршалу.
— Я слушаю вас, государь, — ответил тот, подходя ближе к Наполеону.
— Если не изменила мне память, год тому назад в этом дворце был император Александр.