Между тѣмъ, Кети, найдя наконецъ желаемую тетрадь, подошла къ роялю. Она видѣла, какъ Флора осторожно подожгла рукопись и, когда она вспыхнула, бросила ее въ каминъ; затѣмъ красавица невѣста обернулась къ окну, возлѣ котораго стоялъ докторъ и, казалось, ждала, что онъ удержитъ ее отъ этаго рѣшительнаго поступка. Но Брукъ не двигался и драгоцѣнный горючій матеріалъ жарко горѣлъ безъ того, что-бъ чья либо рука попыталась спасти его. Легкій запахъ гари проникъ въ музыкальный салонъ и въ то время, какъ Флора, съ крѣпко стиснутыми губами, мѣрными шагами отходила отъ камина, Кети торопливо сѣла къ роялю и быстро взяла первые аккорды любимой пьесы больной сестры. Кети не хотѣла слышать отвѣтъ Брука, ей и безъ того было непріятно, что она такъ часто была невольною свидѣтельницею сценъ между женихомъ и невѣстою. Кромѣ того молодую дѣвушку сильно возмущала комедія, только что разыгранная Флорою. Несчастная рукопись, безъуспѣшно странствующая по всѣмъ редакціямъ, измятая въ рукахъ лакеевъ и возвращаемая за негодностью, должна была играть теперь роль ужасной жертвы, приносимой самоотверженіемъ геніальной женщины.
Въ гостинной говорили довольно громко; Кети слышала серьезный голосъ доктора, но къ счастію не могла понять ни одного слова, а когда піэса была окончена, то Флора важно прошла черезъ музыкальный салонъ въ голубую гостинную.
Она шла рядомъ съ Брукомъ, держа въ рукахъ букетъ, присланный герцогиней, и такъ капризно надула губки, точно ребенокъ, котораго только-что побранили. Поровнявшись съ Кети, она бросила на нее косой, сердитый взглядъ и проговорила съ досадой:
– Слава Богу, что ты кончила, Кети! – Ты такъ сильно колотишь, что невозможно слышать своего собственнаго слова. Правда, ты порядочно играешь піэсы твоего сочиненія, потому что они не трудны и похожи на дѣтскія мелодіи, но до Шуберта и Листа тебѣ бы не слѣдовало дотрагиваться, для исполненія ихъ сочиненій у тебя не достаетъ таланта.
– Генріэтта просила меня съиграть эту піэсу, – отвѣтила Кети спокойно и закрыла рояль. – Я никогда не выдавала себя за первокласную музыкантшу.
– Конечно, дорогая моя Кети не принадлежитъ къ числу виртуозовъ, выдѣлывающихъ козлиные прыжки на клавишахъ, – сказала Генріэтта, неожиданно появившись въ залѣ; – но я еще никого не слыхала, кто-бы такъ глубоко понималъ Шуберта, какъ она! Неужели-же слезы, выступающія на мои глаза во время игры Кети, выжимаются только изъ угодливости?
– Слабые нервы, дитя мое, и больше ничего! – насмѣшливо замѣтила Флора и послѣдовала за докторомъ, котораго президентша позвала въ гостинную.