Он тоже улыбается:
— Входите. Элайна на кухне.
Мы входим. Из-за угла выглядывает Элайна. Ее глаза при виде меня вспыхивают радостью, от чего сердце мое сжимается. Такой уж она человек, Элайна. От нее пышет добротой.
— Смоуки! — восклицает она и бросается ко мне.
Она обнимает меня, я тоже обнимаю ее.
Она отступает на шаг, продолжая держать меня, и мы разглядываем друг друга. Элайна не такая маленькая, как я, но со своими пятью футами и двумя дюймами она кажется карликом рядом с Аланом. И она невероятно красива. Ее красота не поражает, как красота Келли, но притягивает. Она из тех женщин, от которых исходит такая доброта, что хочется находиться рядом. Алан однажды точно сказал про нее: «Она мама».
— Привет, Элайна, — улыбаюсь я. — Как ты?
Что-то печальное на секунду появляется в ее глазах и тут же исчезает. Она целует меня в щеку.
— Уже намного лучше, Смоуки. Мы по тебе скучали.
— Я тоже, — говорю я. — То есть я тоже по вам, ребята, скучала.
Она смотрит на меня и кивает.
— Значительно лучше, — говорит она, и я понимаю, это она обо мне.
Она поворачивается к Бонни и присаживается на корточки, чтобы быть с девочкой лицом к лицу.
— А ты, наверное, Бонни, — говорит она.
Бонни смотрит на Элайну, и мне кажется, что время остановилось. Элайна просто сидит на корточках перед ней, излучая любовь и не говоря ни слова. Сила природы, которой одарены такие люди, как Элайна, помогает разрушать барьеры, воздвигнутые болью вокруг сердца. Бонни замирает. Она начинает дрожать, что-то странное появляется у нее на лице. Я не сразу понимаю, что это, но когда понимаю, боль пронзает сердце, как удар молнии. Это душевное страдание и тоска, глубокая и темная. Любовь Элайны могущественна, с ней нельзя валять дурака. Она вонзилась в Бонни как нож, сделанный из солнечного света, и вскрыла тайную боль. В одно мгновение. Я вижу, как внутреннее сопротивление Бонни рушится, как ее лицо морщится помимо ее воли и по щекам начинают струиться молчаливые слезы.
Элайна обнимает ее, прижимает к себе, гладит по волосам и что-то говорит на смеси английского и испанского, который я так хорошо помню.
Я цепенею. В горле образуется комок, на глаза наворачиваются слезы. Я стараюсь с ними справиться. Смотрю на Алана. Он тоже борется с волнением. И повод для переживания у нас с ним одинаковый. Дело не только в страданиях Бонни. Дело в доброте Элайны и в том, что Бонни понимает: объятия Элайны — то самое место, куда можно спрятаться и чувствовать себя в безопасности, если тебе больно.
Такая уж она, Элайна. Мама.
Кажется, этот момент длится вечно.