— Она врет! Возможно, она видела, как сосут член, потому что ее мать была шлюхой. Мы никогда не касались…
Он замолкает, сообразив, что произошло. Что он сказал.
— Значит, ты там был, — говорит Алан.
Лицо Стрита краснеет. По щекам текут слезы. Наверняка он этого не замечает.
— А пошли вы все! Да, я там был! Помогал убить эту дрянь! Ну и что? Его вы никогда не поймаете. Сами увидите, он от вас уйдет. Он слишком умен для вас!
— Итак, мы имеем признание одного из них, — говорю я.
Барри кивает:
— Он только что купил себе билет до газовой камеры в одну сторону.
Алан чуть-чуть отодвигается. Но колено держит все в том же угрожающем положении.
— Знаешь, Роберт, наши ребята сейчас едут в твою квартиру. Роберт, я готов поспорить, что они найдут там что-то, что поможет нам поймать его. Я ведь прав, Роберт?
Стрит смотрит вправо. Припоминает. Затем выкрикивает:
— Нет! Нет там ничего! Пошел ты к такой-то матери! И перестань повторять без конца мое долбаное имя!
— Ты видела? — возбужденно бормочет Барри.
Я видела, и все во мне встрепенулось.
Когда он говорил «нет», он смотрел вниз, а потом влево.
Он врет.
В его квартире есть что-то, и он не хочет, чтобы мы это нашли.
Мы стоим в квартире Стрита. Мы с Барри долго наблюдали, как Алан его раскалывал. Ему не удалось заставить его сказать, кто такой Джек-младший, но он сказал ему все остальное. Как Джек с ним связывался, как они выбирали своих жертв, другие факты. Он подписал признание и, к тому времени, когда Алан покинул комнату для допросов, превратился в потную трясущуюся массу. Алан полностью уничтожил его.
Дракон отнесся к этому с одобрением.
Звонит мой сотовый телефон.
— Барретт.
— Это Джин, Смоуки. Думаю, тебе приятно будет узнать, что ДНК Стрита совпадает с ДНК, обнаруженной на ногте Шарлотты Росс.
— Спасибо, Джин. Это хорошие новости.
Он молчит, потом спрашивает:
— Келли выкарабкается?
— Надеюсь. Надо подождать.
Он вздыхает.
— У меня все, — говорит он.
— Пока.
— Здесь чисто, — замечает Алан.
Я оглядываюсь. Он прав: квартира Стрита не просто чистая, она стерильная. На стенах нет картин, равно как нигде нет фотографий Стрита или его родственников и друзей. Ни рисунков, ни эстампов. Обстановка сугубо функциональная: диван, кофейный столик, маленький телевизор.
— Спартанец, твою мать, — бормочу я.
Мы проходим в спальню. Как и гостиная, она безукоризненно чистая. Кровать аккуратно заправлена, прямо-таки по-армейски. Есть у него и компьютер, стоит на столике у стены.
Тут я это вижу. Единственную вещь, которой здесь явно не место. Небольшой медальон, лежащий рядом со студенческой тетрадкой. Медальон женский, на золотой цепочке. Я беру его и открываю. Внутри миниатюрная фотография красивой пожилой женщины. «Чья-то мать», — думаю я.