По идее, работа всех медицинских учреждений организована по единому стандарту, но это только по идее, на первый взгляд. В каждом стационаре, в каждой поликлинике существуют свои, особые правила и порядки, начиная с того, как приглашаются к больным консультанты, и заканчивая нюансами распределения обязанностей во время дежурств.
Моршанцев слушал, исправно мотал сведения на несуществующий ус, то и дело черкал в блокнотике. Когда Алла Анатольевна выходила по делам, он читал различные инструкции и приказы, папки с которыми стояли рядом в шкафу, — даже вставать не надо, только руку протяни.
В половине второго Моршанцева отпустили пообедать.
— Отдохните, Дмитрий Константинович, подкрепитесь, а потом я расскажу вам самое главное, — сказала Алла Анатольевна.
«Самое главное» заинтриговало, поэтому Моршанцев пообедал быстро, за десять минут. На дорогу до столовой и обратно плюс стояние в длинной, но быстро движущейся очереди ушло вдвое больше времени. Вернувшись в отделение, он застал старшую медсестру за чашкой растворимого кофе и хотел было деликатно подождать в коридоре, но Алла Анатольевна махнула рукой, приглашая заходить. От предложенного кофе Моршанцев отказался. Не из стеснительности, а потому что не признавал никакого кофе, кроме молотого, крепчайшего, приготовляемого из расчета две полных «с горкой» ложки на чашку. Если кофе для язвенника яд, так пусть этот яд будет полноценным, а не какой-нибудь сублимированной бурдой. «Моршанцев — ты перфекционист!» — осуждающе говорила бывшая подруга Жанна. Моршанцев в ответ улыбался, разводил руками и говорил, что он таков, какой есть, и меняться уже поздно. Когда-то поначалу Жаннина критика умиляла, «критикует — значит, я ей небезразличен», думал Моршанцев, но со временем постоянные нападки начали утомлять и послужили одной из причин для расставания. Другой причиной стала избыточная любвеобильность подруги. Моршанцев не был ханжой, но и не считал возможным делить любимую женщину с кем-то еще. Под «кем-то еще» с учетом Жанниного романтического энтузиазма вполне можно было подразумевать не одного человека, а целую группу товарищей.
— Институт у нас особенный, — начала Алла Анатольевна. — Другого такого нет не только в России, но и в Европе…
«Рекламная пауза, — подумал Моршанцев. — Все верно — новичок должен проникнуться величием и осознать сопричастность».
— …И люди у нас работают особенные, — заметив мелькнувшую на лице собеседника улыбку, Алла Анатольевна улыбнулась в ответ. — Да-да, особенные. Лучшие специалисты. В ЦКБ[1] наших врачей встречают с распростертыми объятиями, только не больно они туда рвутся…