Молва о героизме лесных солдат распространялась среди населения с неимоверной быстротой и с каждым днем обрастала все новыми и новыми подробностями. А в начале сентября 1941 года по городу был расклеен приказ военного коменданта, запрещавший под угрозой смерти укрывать коммунистов, командиров, политработников, красноармейцев и бежавших из гетто евреев. В этом же приказе говорилось, что пойманы два партизана, которые «за ущерб, причиненный германской армии», будут повешены. Назавтра на рыночной площади в Старом Борисове казнили первых борисовских партизан — Якова Мянделя и Николая Попова.
Последними словами их были: «Умираем за Родину!», «Смерть фашистам!»
Среди тех, кто находился в это время на площади, был и Саша Климкович. Потрясенный увиденным, он возвращался домой. Вдруг на углу проспекта Революции и улицы Ленина Саша увидел Мелика Бутвиловского, старательно начищавшего сапоги гитлеровскому офицеру. Офицер, поставив ногу на скамеечку, с безразличным видом смотрел на щуплого белобрысого мальчишку.
Саша закипел от злости. Едва дождавшись, когда гитлеровец ушел, он подскочил к Мелику и сказал, глядя ему в глаза:
— Сапоги фрицам чистишь, а нам про партизан рассказываешь… А знаешь ли ты, что на площади сейчас наших партизан повесили?
Мелик часто заморгал длинными белесыми ресницами, покраснел:
— Да не кричи ты на меня. Может, я сапоги чищу потому, что у меня мать и сестра с голоду умирают. А на площадь я специально не пошел, боюсь смотреть…
Но Сашу не так-то легко было убедить. Он прищурился и зло сказал:
— Все равно ты не должен им прислуживать. Они наших людей вешают, а ты им сапоги чистишь. Вон посмотри, — Саша показал в сторону станции, где на платформы грузились танки и орудия, — что они готовят для Красной Армии. Жаль, нет подходящих хлопцев, а то эти составы никогда бы не дошли до фронта. Мину под паровоз — и конец всему поезду… Да разве с такими, как ты, что-нибудь сделаешь? — Саша вздохнул и пошел домой.
Всегда шустрый, подвижной, Мелик словно застыл на скамейке и долго смотрел вслед Саше. Сперва он хотел догнать друга и откровенно с ним поговорить. Он и сам не раз думал о том же, что и Саша, только никому не говорил. Да только разве догонишь его.
Саша уже давно скрылся за поворотом, а Мелик все еще неподвижно сидел на скамейке с полными слез глазами. Он вспоминал, как в первый день войны провожал на фронт братьев — Виталия, Эдуарда и Игнася, а через несколько дней прощался с отцом, старым коммунистом, который по заданию горкома партии эвакуировался на восток.