– Вы живёте где-то неподалёку? – осведомился Бирнбаум.
– Да, – ответила я. – А вы?
Бирнбаум показал на дом у себя за спиной.
– Моя квартира на третьем этаже. Но не отвлекайтесь из-за нас от бега. Мы с Якобом на короткое время составим вам компанию, если вы не возражаете. Мы бегаем каждый вечер.
Я очень даже возражала, и пульсометр тоже. Когда я наконец стронулась с места, он всё ещё верещал как сумасшедший,. Но мне пришлось вольно или невольно приноравливать свой ритм к Бирнбаумову темпу. Он мчался как бегун на восемьсотметровой дистанции в финальном спурте. Для его пса этого было недостаточно – он буквально рвался с поводка.
– Подожди до парка, Якоб, – сказал ему Бирнбаум. – Вы ведь тоже побежите в парк, Йоханна?
– Дддаааа, нет, я там была уууужжжжжееее, – выдохнула я так отчётливо, как только могла. – Ййййааа уже бегу дддддомоооооооой.
– Жаль, – сказал Бирнбаум. – Я не отказался бы от компании. Якоб не очень разговорчив, особенно по вечерам. Что это такое?
Это был пульсометр. Он переживал своего рода электронный коллапс. Я в отчаянии озиралась в поисках улицы, на которую могла бы свернуть и спокойно там умереть.
Бирнбаум, очевидно, был очень хорошо натренирован. Он мог одновременно бежать и при этом безо всяких усилий болтать.
– Я немного беспокоюсь о настроении в редакции. Сегодня Анне Клостерман пожаловалась, что я вас всех называю по имени, в то время как ко мне вы должны обращаться «господин Бирнбаум». Я сказал ей, что это недоразумение и что она спокойно может обращаться ко мне по имени, но она совсем рассвирепела. Она настаивала, что я непременно должен называть её «фрау Клостерманн». Как, собственно, вы и другие ко мне обращаетесь, Йоханна?
– Хееееееее… – прохрипела я. Глаза мне застилала красная пелена. Если бы я могла говорить, я охотно объяснила бы Бирнбауму, что, обходя острые углы, я вообще никак к нему не обращаюсь. А когда я о нём говорю, то называю его попросту Бирнбаум. Без «господин». И это наилучший для него вариант, причём с большим отрывом. Лерой называет его «мутант», для Марианны он – «мерзкая верховная задница», тоже без «господин», а Карла попеременно именует его то бичом человечества, то тошнотворным тошниловом.
– Я думаю, что в редакции журнала можно обращаться друг к другу не так формально, как в правлении какого-нибудь банка? Как вы полагаете? – спросил Бирнбаум.
Да, как я полагаю? Это было трудно объяснить словами, но перед моими глазами одна за другой стали возникать картины моей жизни.
Ах, наконец поворот на другую улицу!
– Ну вот! – прохрипела я и добавила из последних сил: – Мне сюда! Приятного бега! И до завтра!