— А что ты будешь делать, если мы все-таки не найдем твоего хозяина? — спросил один из спутников Зе, когда они сидели у костра.
— На его жену я уж точно работать не буду, — отвечал Зе со вздохом. — Наверное, присоединюсь к безземельным, приведу их сюда, приведу их сюда и мы займем земли хозяина.
— Да ты что, спятил? Здесь столько быков на пастбищах, а ты будешь их занимать? — не мог сдержать изумления собеседник.
— А знаешь почему меня зовут Зе ду Арагвайя? — спросил Зе и в ответ на недоуменное молчание сказал: — Потому что я родился прямо на берегу нашей реки. Она мне как сестра, а хозяин будто брат. И земля это моя, мои руки ставили на ней фермы и выращивали бычков. — Зе говорил очень серьезно и убежденно.
— А по-моему, ты все-таки спятил…
— Ничего подобного, — с той же убежденностью ответил Зе, — если мой хозяин погиб, то он слушает меня сейчас и в ладоши хлопает от радости.
А на следующий день они нашли свежую могилу. Увидев ее, Зе на секунду почувствовал, что сердце у него упало, но он тут же совладел со своим слишком чувствительным сердцем. Тот, кого похоронил погибшего, был его хозяин, однако нужно было в этом убедиться.
— Придется раскопать, — сказал один из помощников, и Зе кивнул. — Мы искали двоих, теперь осталось найти одного.
Старый Жеремиас удовлетворенно потирал руки.
— Вот уж и газеты стали забывать покойничка Бруну, — с насмешкой сказал он.
— Неужели вам ни капли не жаль его? Как-никак, он вам родственник, — не без удивления спросил Отавинью, который теперь не разлучался со стариком.
— Жалеть? Его? — с искренним изумлением переспросил Жеремиас. — Да я всю жизнь ненавидел его лютой ненавистью! Мне меняться поздно. Теперь я жду с нетерпением, когда его семейка начнет распродавать его добро. Сынок его Маркус — зряшный человек, на него ни в чем нельзя положиться. Но уж пусть начнут, я у них все куплю — и бычков, и землю, — все, что будут продавать.
— А если они все-таки привезут наследницу?
Старик присвистнул и засмеялся:
— Нет, теперь уж не жди, что привезут. Да по чести сказать, и я уж больше не хочу никаких наследниц. Будет с меня! Наигрался.
Из головы старика все не выходила Мариета, которая оказалась Рафаэлой. Старик сам себе не хотел признаваться, что прикипел к ней душой и сердцем и очень тосковал. Потому он и злился так на всех Медзенга. Особенно на Маркуса. Опять они ему подгадили!
Слушая старика, Отавинью жалел его — тяжело остаться на старости лет одному на всем белом свете.
— Я постараюсь быть вам вместо сына, — как-то в минуту откровения сказал он старику, и тот похлопал его по плечу.