– Чтобы сделать операцию ее высочеству, нужно решение Сената…
Обезумевший от горя Павел, стоя на коленях, плакал и умолял Роджерсона:
– Три дня будет собираться весь Сенат. Пока Сенат решит, операция опоздает, ребенок умрет и начнет разлагаться в утробе матери. Умоляю вас, Роджерсон, делайте операцию, не дожидаясь решения Сената…
Лейб-медик, сочувствуя горю цесаревича, откровенно ответил:
– Кости таза Натальи Алексеевны так и не раздвинулись. Ваше высочество, к сожалению, мы упустили время, и операция опоздала. Сейчас единственным лекарством для вашей жены остается только опий, снимающий нестерпимые боли. Готовьтесь к смертельному исходу.
Цесаревич бился головой о кровать своей несчастной жены.
«Дело наше весьма плохо идет, – торопливо отписала Екатерина своему статс-секретарю Козмину. – Какою дорогой пошел дитя, чаю, и мать пойдет. Сие до времени у себя держи. Можно вообразить, что она должна была выстрадать, и мы с нею. У меня сердце истерзалось; я не имела ни минуты отдыха в эти пять дней и не покидала великой княгини ни днем, ни ночью до самой кончины. Она говорила мне: «Вы отличная сиделка». Вообрази мое положение: надо одного утешать, другую ободрять. Я изнемогла и телом, и душой…»
В ту же минуту, когда Екатерина узнала о смерти так и не родившегося внука, жизнь «Наташки» совершенно перестала ее интересовать. Поскорей бы померла, сама не мучилась бы и других не мучила.
Спальня, в которой находилась великая княгиня, наполнилась непередаваемым зловонием и смертью. Измученная невыносимыми болями, несчастная женщина глухим голосом, доносящимся словно из подземелья, спокойно простилась с нелюбимым мужем и с мечтами о царской короне:
– Умоляю вас, супруг мой, простите меня за все и забудьте поскорее…
Вильгельмина знала, что умрет, но так намучилась, что ожидала смерти почти с нетерпением. И до последнего дня через беззаветно преданную ей фрейлину Фифи Алымову она продолжала посылать своему любимому графу Андрею нежные записки и цветы. Страсть поглощала ее всю и значила для нее куда больше, чем какая-то там смерть.
Разумеется, ей и в голову не могло прийти, что Екатерина знала о каждой такой записке и даже получала их копии, аккуратно списанные бисерным почерком Алымушки.
Иногда Екатерине становилась отвратительна такая преданность, иногда хотелось расстаться с Алымушкой немедленно… но Вильгельмина еще была жива, значит, Алымушка еще могла быть полезной.
В один из дней великая княгиня, собрав все свои силы, попросила:
– Умоляю, ваше величество, позвать моего духовного отца Платона…