– Ах! Мне больно! Очень больно!
– Вот и все, ничего страшного, теперь вы не девица, а дама, вы теперь в полном смысле слова женушка своего муженька, своего дорогого Поля! Ну, уже все прошло, больно больше не будет, давайте же теперь насладимся любовью!
– Но из меня течет кровь, я чувствую! Мы лежим в крови, это ужасно!
– Не дергайтесь! Кровь… меня это возбуждает! Моя маленькая невинная женушка! О, как ты хороша… как мне хорошо! Как хорошо! Ах! Я обожаю тебя! В твоем гнездышке так уютно! Никогда еще мне не было так хорошо!
Вильгельмина молча, стиснув зубы, терпела содрогания Павла. У нее сводило челюсти от кошмарной пошлости каждого его слова, каждого издаваемого им звука. Ее то разбирал смех, то начинало колотить от злобного раздражения. Все было иначе, чем то, что она успела узнать с Андре. С ним каждое мгновение было исполнено возвышенной поэзии, а здесь…
Боже! Какую дорогую цену она вынуждена платить за честь сделаться будущей императрицей!
«Вот-вот, думай именно об этом, – твердила она мысленно. – Забудь об отвращении к Павлу, думай о власти, которую приобретешь над ним! И если он влюбится в меня по уши, тем легче мне будет дурачить его и видеться с Андре! О, если бы нам удалось остаться наедине! Если бы снова оказаться в его объятиях, испытать это с ним, а не с Павлом! Как бы ухитриться? Что придумать?»
– Ну что, деточка, вам уже не так больно?
Вильгельмина так задумалась о Разумовском, что почти с изумлением услышала голос мужа и вспомнила, где находится и что с ней происходит. А еще она обнаружила, что если на месте Павла представить возлюбленного Андре, то становится не так противно терпеть прикосновения мужа. А если он молчит, то вообще хорошо!
– Вам понравилось, правда? – взволнованно бормотал Павел. – Позволите мне еще разик погулять в вашем хорошеньком садике, срывая цветы наслаждения?
«Чтоб ты провалился!» – чуть не воскликнула Вильгельмина, но прошептала игриво:
– Мне понравилось… идите же ко мне, дорогой муженек! Только ничего не говорите, умоляю! Ваш голос меня смущает!
– Ах! – воскликнул счастливый Павел. – Как же мне повезло! Я вас обожаю, Вилли!
– По-оль, ну т-с-с!
– Молчу, молчу!
Слушая пылкие вздохи мужа, его надсадное пыхтенье и иногда постанывая, словно от восторга, Вильгельмина думала о Разумовском… Андре, Андре, ах, обнять бы его вот так, вот так… И грустно улыбнулась: кажется, Павел остался вполне доволен своей «маленькой невинной женушкой»…
А Павел был в восторге. Конечно, ему было не впервой лишать невинности молоденьких девушек, но все же есть разница, проделал ты это с какой-нибудь горничной или даже Алымушкой – или с принцессой, великой княгиней, твоей собственной женой. К тому же у его женушки все внутри было так миленько устроено, так плотненько и тесненько, что даже «дружок» Павла, вовсе не отличавшийся величиной, чувствовал себя там уютно и мгновенно находил удовлетворение. А то знаете как бывает, чувствуешь себя в женских недрах, словно в какой-то пещере, не знаешь, куда податься… Обычно такое бывает у женщин, которые принимали многих мужчин, но и у невинных тоже, вот хоть Алымушку возьмите – никакого особенного восторга в момент соития Павел не ощутил, разве что от самого сознания, что еще один цветок невинности добавил в свой букет. И теперь он удовлетворенно думал, что вполне может предоставить Алымушку графу Андрею, в которого она по уши влюблена. Если Вилли не будет отказывать мужу, он вполне может перестать таскаться по другим, во всяком случае, пока не будет зачат младенец. Жаль, если это произойдет скоро – беременные женщины становятся невыносимы, к тому же в их печурках нельзя шуровать мужскими кочергами, чтобы, не дай Бог, не было выкидыша. Хорошо бы месяц-другой Вилли не зачинала, чтобы можно было в полной мере насладиться любовью с ней, ее худеньким тельцем, ее грудками… м-м-м!..