– Именно поэтому он и называется именем моего покойного отца, что возмущен поведением императрицы, – жуя, проговорил Павел. – Ему хочется, чтобы человек, сидящий на троне, был славен своими деяниями, совершенными для страны, а не для горстки красавчиков. Честное слово, я был бы даже рад, если бы он дошел до Петербурга и прогнал мать с трона! Тогда справедливость восторжествовала бы! И я горд тем, что этот мятежник назвался именем моего несчастного отца!
Вильгельмина и граф Андрей снова переглянулись, но теперь уже не томно. Недалекость Павла в очередной раз поразила их. Он и в самом деле считает справедливым, чтобы какой-то яицкий казак начал править Россией – пусть даже называясь именем убитого императора? Или Павел настолько наивен, что убежден: «император Петр Третий Федорович», освободив престол от «распутной жены-изменницы» (как он честил Екатерину в своих манифестах), передал бы его сыну, а сам удалился бы в то небытие, из коего возник? Или… или Павел уже построил в своем причудливом, далеком от осмысления подлинной жизни уме некий план, в результате которого он приказал бы кому-нибудь отправить его в это небытие насильственно?
Граф Андрей был наслышан об ужасах, творимых Пугачевым: о разбое, грабежах, чудовищных убийствах дворянских семей, гнусных пытках и страшных казнях, которым тот подвергал офицеров, не отступавшихся от присяги и до последнего вдоха защищавших его, Павла, державу…
Он старался не смотреть на своего приятеля, чтобы взгляд не выдал его. Неужели в Павле и впрямь нет ни одной капли благородной крови, которая взбунтовалась бы при этих его словах? Неужели он и в самом деле чухонец, которому безразлична Россия, которому безразлично все, кроме мгновений собственного удовольствия?
Лишь бы брюхо набить, а потом поспать… и безразлично все, что будет твориться в эти блаженные минуты переваривания пищи…
Павел сыто зевнул:
– Великолепные Wьrstchen, ничего не скажешь. И вино чудесное… Ах, как я наелся! После такого обеда невыносимо хочется поспать, но я, конечно, не покину вас, друзья мои…
Он откинул голову на спинку стула и смежил веки.
Граф Андрей и Вильгельмина сидели неподвижно, глядя каждый в свою тарелку.
Прошла минута, другая… Павел сладко всхрапнул.
Вильгельмина чуть слышно стукнула ножом по бокалу. На хрустальный перезвон, словно на зов колокольчика, явился Ганс с маленькой, мягкой, удобной подушечкой в руках. Он осторожно приподнял голову Павла и пристроил под нее подушечку. Полюбовался делом своих рук, вопросительно посмотрел на великую княгиню. Та кивнула. Ганс удалился, заботливо прикрыв за собой дверь.