За столом немедленно воцарилась поистине гробовая тишина, и Вильгельмина дорого дала бы сейчас, чтобы вернуть эти столь неосторожно сорвавшиеся с языка слова. Она перехватила недовольный просверк между ресницами Разумовского, однако это ее не напугало, а разозлило.
«Они что, все меня ребенком считают? – подумала она заносчиво. – Дрожат перед этой старой Мессалиной… Все дрожат, даже Андре! А я не буду! В конце концов, не сошлет же она нас в Сибирь прямо из-за стола! К тому же тут французский посол. Он смотрит на меня с симпатией. Он представляет здесь просвещенную Европу. В глазах Европы старуха постыдится самодурствовать. Мне ничего не грозит! – Она и сама не знала, что сильнее пьянит: ощущение собственной смелости или сознание безнаказанности. – Я еще что-нибудь спрошу, еще разозлю ее… пока не знаю, что спрошу, но придумаю!»
Императрица, чувствовалось, онемела от возмущения, и Потемкин положил руку на ее нервно двигающиеся по столу пальцы.
– Прошу простить, ваше высочество, но вы не задавали бы таких вопросов, когда бы лучше знали русскую историю, – сказал он, с мягким укором поглядывая на Вильгельмину, хотя по его напряженным бровям видно было, что он тоже разгневан. – Причем это не столь уж далекая история! Это история семьи, к которой вы теперь имеете честь принадлежать. Но коли вы ее все же не знаете, я кое-что поведаю вам. Покойный император находился на вершине власти очень недолго, и его царствование не было отмечено ничем, что помогло бы снискать народную любовь и благодарную память. Напротив, кое-какими своими распоряжениями он вызвал волнения, которые могли закончиться бунтами. Например, его величество повелел синоду, чтобы православные священники брились и носили одеяния, подобные тем, которые носят лютеранские пасторы. Кроме того, он искренне полагал, что русская нация ничтожна… в отличие, например, от германской.
Потемкин значительно поглядел на Вильгельмину, и ей чудом удалось поймать на кончике языка язвительное: «А что, разве это не так?!» Пока еще рано давать себе полную волю! Можно бросать дерзкие реплики, можно злить старую мегеру, но объявлять войну еще не пора.
Между тем Григорий Александрович продолжал:
– Вы говорите, что Пугачев обладал особым обаянием сильной личности, которое и подействовало на народ. Но не на весь народ, а на мятежный сброд. Орда разбойников увидала в нем атамана, подтвердив тем самым его разбойничью сущность. Он лгал и хитрил, обещая своим приверженцам невозможное: пагубную, вредную свободу, освобождение рабов от власти господ. А это нарушение твердых основ государственности.