Дело двигалось к Пасхе, солнце и жизнь победило тьму и спячку. Для Илейки наступила очередная пора, когда следовало выбирать: либо барахтаться в грязи, либо ограничить свое передвижение только маленьким двором своей маленькой хижины. Он уже был слишком взрослым, чтобы, презирая неудобства, наслаждаться наступающим теплом где-нибудь на берегу Седоксы. Никуда весна не денется, даст тепло и ему не сегодня, так завтра.
Все родные ушли на церковную службу в Храм, чтобы вернуться домой только заполночь. За малыми детьми присматривать было не нужно, поэтому Праздник Илейко встречал совершенно один. Его это нисколечко не смущало и на приподнятом настроении никак не отражалось. Все было хорошо, жизнь — прекрасна и удивительна, по крайней мере, на несколько мигов, которыми и следовало упоиться на последующие дни, до следующего возвышенного и радостного настроения.
Лив сидел на крылечке отцовского дома и, распахнув ворот рубахи, полной грудью вдыхал свежий воздух сгущающейся апрельской ночи. Наверно, обилие свежести на миг опьянило его, потому что он не увидел, как к их дому подошли три странника. Присутствие людей он обнаружил только тогда, когда спокойный и приятный голос, вдруг, почти на ухо произнес:
— Христосе воскресе!
Вздрогнув от неожиданности, Илейко бездумно ответил:
— Воистину воскресе.
Только потом обратил внимание на стоящих у самой калитки незнакомцев. Светильник, освещавший двор для того, чтобы родители по приходу не ткнулись, куда попало, давал скупую картину: странники с посохами в опрятных отбеленных холщовых плащах, среднего роста, не босые.