когда я спекусь, отключусь, потеряю сознание…
Господи Иисусе, виски! Туда что-то подмешали. Где это я слышал о какой-то дряни, которую подмешивают на свидании, чтобы изнасиловать? Не могу вспомнить. Но что-то подобное имело место. Вот и теперь. Сходится. И то, как она умоляла позволить ей купить выпивку, и как она наблюдала за мной, когда я пил виски, — вернее, когда она думала, что пью, тогда как на самом деле я боролся со смехом и поливал пиджак Фила, имитировал кадыком глотательные движения, отвлекал ее, а потом чмокал губами и только что не вытирал их о рукав: смотри, я пью виски! Видишь? Его больше нет!.. Точно! Она туда что-то подсыпала. Что за вещество применялось тогда при изнасиловании? Эвтимол? Нет, кажется, так называется какая-то зубная паста. В сегодняшний самый что ни на есть гребаный день нынешнего долбаного века мне подсыпали микки, мать его, финна, а я, мудило грешное, взял и купился. Вернее, купился бы, не реши сохранить кое-какие крохи трезвости, а все ради того, чтобы, может быть, трахнуться.
Ах, ё-моё!
Да я ж этой дряни нюхнул. Ну, виски с растворенным в нем препаратом для жертв насильников; я его вдыхал. Хотел бы я знать, насколько сильно это снадобье. Его небольшое количество могло остаться у меня на губах, когда я притворялся, что пью. Неужто я сейчас впадаю в наркотический сон? Нет. Только не я. Никогда и ни за что. Теперь я совсем проснулся и совершенно трезв — до жути, чуть не до боли. Сердце колотится так, что даже странно, почему Рейни — если только ее действительно так зовут — не чувствует и не слышит этого. Как она не видит, что меня буквально колотит, что все мое тело сотрясает крупная дрожь?
— Как ты, нормально? — спрашивает шофер.
На какую-то долю секунды меня посещает дурацкая мысль, будто он обращается ко мне. И на какой-то уже совсем микроскопический миг во мне было зародилась готовность ему ответить.
Затем девушка отвечает «да», причем так буднично, будто ей скучно.
Очень осторожно приоткрываю один глаз, левый, тот, который подальше от нее. Где мы? У меня смутное чувство, что в Ист-Энде, но я не уверен. Голова моя опущена, и, не подняв ее, многое не разглядишь. Сколько еще, по словам водителя, нам ехать? Пять минут? Да, он сказал — пять. Но как давно он это сказал? Одну минуту назад? Две? Четыре?
Я вижу, что на двери с моей стороны горит красная лампочка-индикатор, совсем рядом, у самой ручки. Она означает, что дверные замки заблокированы. Это делается автоматически, якобы для вашей безопасности, чтобы не вывалились во время движения. Хотя, скорее всего, чтобы вы раньше времени не сбежали. Так или эдак, на ходу, даже на медленном, не вырваться. Придется ждать, когда такси полностью остановится и замки разблокируются… О черт! Кеб тормозит, и я чувствую, как ладони начинают потеть в ожидании момента, когда можно будет схватиться за ручку, дернуть ее на себя и опрометью метнуться прочь… но мы уже снова набираем скорость.