Пожалуйста, примите мое письмо как доброе предостережение.
С уважением,
Артур Оуэн».
Письмо выпало из ее руки на пушистый ковер совершенно беззвучно. Энн смотрела в пустой саквояж ничего не видящими глазами, слезы текли по ее лицу. Он выбрал ее, потому что она была некрасивой.
Ее горе было непереносимым, она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась. «Это неправда, неправда, — бормотала она сквозь рыдания. — О Господи, это неправда».
Унизительные воспоминания заставили ее закричать от боли. Она услышала шелест юбок, кто-то подошел к ней, но ей было все равно.
— О Боже, Энн, что случилось? — склонилась над ней Беатрис. Она увидела открытый саквояж, свадебное платье и обручальное кольцо. — Ах, дорогая, ты должна была позвать меня, чтобы я была рядом, когда ты открыла этот саквояж.
Энн затрясла головой.
— Я плачу не из-за этого, — сказала она голосом, хриплым от слез.
— А из-за чего же тогда?
Энн всхлипнула и вытерла слезы.
— Вот, — сказала она, протягивая Беатрис письмо Артура Оуэна.
Беатрис прочла письмо и взволнованно посмотрела на Энн.
— Я говорила тебе, что он негодяй.
— Он значительно хуже. Он — страшный человек, и… и… Я люблю его, — воскликнула Энн, падая на грудь Беатрис.
— Все будет в порядке. Ты справишься с этим. Он не заслуживает тебя. И никогда не заслуживал.
— Я знаю, знаю…
Беатрис вынула из глубокого кармана своего домашнего платья носовой платок и протянула его Энн.
— Как я могу теперь выйти за него замуж? — спросила Энн с такой трагической интонацией, что у Беатрис сжалось сердце.
— Я не думаю, что ты сможешь выйти за него замуж. И я не думаю, что ты действительно хочешь этого.
Энн молча терзала в руках мокрый платок, ее большие синие глаза покраснели от слез.
— Я думала, он выбрал меня потому, что я любила его. Я и подумать не могла, что это было потому… потому, что я была уродливой.
— Ты не была уродливой. Ты была милой и доверчивой.
Лицо Энн исказилось от вновь подступивших рыданий.
— А теперь у меня нет даже этих достоинств.
* * *
Генри был в таком взведенном состоянии, что Алекс, зайдя к нему в офис, не на шутку встревожился.
— Я думал, ты будешь в «Морском Утесе» до пятницы, — сказал он, внимательно глядя на друга. Генри повернулся к нему от окна, выходящего на ньюпортскую бухту, и угрюмо сказал:
— Я не могу долго находиться в этом доме, пока там мой дед. — Он тяжело опустился на стул, выдвинул нижний ящик стола и достал серебряную фляжку, отвернул колпачок и отхлебнул немного.
— Ты что, пьешь с утра? — спросил Алекс и, протянув руку, взял флягу и тоже отхлебнул.
— Совсем чуть-чуть. Это — виски, а ты знаешь мои чувства к ней, то есть к нему, — исправил он свою оговорку.