— Ну, мама! — возмущенно восклицает Джен. Похоже, подобные вопли мне предстоит слышать ежедневно еще по меньшей мере лет десять. — Баулдер! Как ты могла о нем забыть? Ведь мы очень любим Баулдера!
Жак вопросительно смотрит на меня:
— Кто этот Баулдер, которого мы очень любим? Я, во всяком случае, его нисколько не люблю.
— Полюбите, — обещает Джен. — Он такой прикольный.
— Обязательно полюбишь, — подтверждаю я, поднимаясь наверх, чтобы надеть сарафан. — Я расскажу тебе о нем по дороге.
Всего через пять минут — сказалась сегодняшняя тренировка — мы передаем Джен Лили и мчимся в город. Первый пункт нашей поездки — действительно «Банановая республика», только та, которая находится в Рокфеллеровском центре.
— Самый большой, самый американский, самый лучший магазин, — авторитетно заявляет Жак, когда мы входим в огромный универмаг.
Самый лучший? Неужели он подхватил эту болезнь, когда проходил таможенный досмотр в Джей-эф-кей[72]? Или уже успел познакомиться с Синтией?
Жак входит в отдел мужской одежды с плотно сжатыми губами, такой же решительный, как Наполеон перед Ватерлоо. С той лишь разницей, что Наполеон проиграл то сражение, а Жак наверняка одержит победу.
Он готов приложить все необходимые усилия, чтобы получить то, что ему нужно. В конце концов он останавливает свой выбор на восьми почти ничем не отличающихся друг от друга брюках из хлопка размера 32 х 32. Мне очень нравится по-французски стройная фигура Жака, но я никогда не думала, что она имеет форму идеального квадрата.
— Восемь пар! Хорошая идея. Можно будет не думать о стирке целую неделю, — замечаю я, словно у моего французского принца название «Тайд»[73] ассоциируется с чем-то другим, кроме Кот-д'Азура. Я иду к кассе, но Жак направляется в противоположную сторону.
— Я должен это примерить, mon amour. Думаю, они мне подойдут.
Он восемь раз входит в примерочную и восемь раз выходит из нее, демонстрируя мне каждую пару брюк и внимательно разглядывая себя в зеркале. Радует хотя бы то, что он не ленив. Жак высказывает свое мнение о расположении карманов, ширине отворотов и длине брючин, которая во всех восьми случаях составляет те же самые тридцать два дюйма, о чем я, конечно, молчу. Следующая тема — цвет, то слишком напоминающий хаки, то совсем на него не похожий. Он столько раз произносит слово «хаки», что оно начинает казаться мне каким-то французским эпитетом. И я, пожалуй, как-нибудь им воспользуюсь.
— Мне больше всего понравились пары номер два, четыре и шесть, — наконец говорит Жак, красуясь перед зеркалом в последних, восьмых, брюках. — Пожалуй, примерю их еще раз. Если, конечно, ты не предпочитаешь номер третий. Если ты скажешь, я возьму le troisieme, mon amour.