— Фобию, значит, забыл, — нехорошо заулыбалась она. — А курс выживания и адаптации вспомнил. — Да? — Баронесса кивнула на перетянутую ремнём руку. — Да его только поисковикам и диверсантам читают, а Аллесандро даже в гвардии не служил.
— Я это интуитивно… — заявил Алекс, решивший, что объяснять, что он отслушал курс экстремальной медицины вместе с противолавинной подготовкой как сноубордист-фрирайдер, будет вовсе самоубийством. — Поверь, это я, Алекс, то есть Аллесандро.
— А мы сейчас это узнаем… — Кэйрин поднесла «дрель» с экраном, что была у неё в правой руке, к шее Алекса и вдруг неожиданным молниеносным движением ткнула ею в спину, чуть ниже лопатки.
— Ну надеюсь, хоть это тебя убедит, — произнёс Алекс, сморщившись от неожиданно болезненного укола. — Кстати, пока ты выясняешь мою сущность, может, поможешь Таэр, она умирает.
— Ничего она не умирает, — огрызнулась баронесса, косясь на экранчик тихо попискивающей «дрели». — Голова не задета, кровь остановлена, дышит — у неё ещё минимум час.
Несколько томительных секунд «дрель» тихо попискивала, наверное анализируя пробу, пылающее золото клинка нещадно жгло кожу.
«Наверно, потом волдыри будут», — как-то отстранённо подумал Алекс.
«Дрель» издала тихий переливчатый звук.
— Человек… — охнула Кэйрин, она явно не верила своим глазам. Удивление на её лице сменилось злостью. — Значит, личина…
— Кэй, ну не дури… — начал Алекс, но осёкся, увидев её взгляд.
— Я чувствую, что ты не Аллесандро, — прошептала она, поднеся раскрытую ладонь к его лицу и замерев. — Я уверена в этом.
На Алекса вдруг обрушилась такая тяжесть, как будто его протаранил тысячетонный железнодорожный состав. Мир потерял краски, звуки пропали, и только гулкие удары сердца убеждали его, что он всё ещё жив. Где-то в глубине груди задрожало какое-то тяжелое тянущее, мерзкое чувство. Он сквозь серую муть, застилавшую глаза, посмотрел на баронессу. На лице Кэйрин застыло невероятное напряжение, крохотная капелька пота поползла по виску, взгляд её чёрных глаз буквально прожигал, и ему на мгновение показалось, что они где-то в глубине тускло полыхнули синим.
Вдруг всё прекратилось, мир обрёл краски, мерзкое чувство в груди исчезло. Алекс облегченно вздохнул и зажмурился, прогоняя из глаз серую муть. Кэйрин же стояла замерев и с какой-то невероятной смесью страха и удивления на лице. Она удивлённо посмотрела на свою руку, державшую клинок у лица Алекса, будто говоря: «Боже мой, что я такое делаю». Баронесса несколько мгновений стояла в нерешительности, но тут в её взгляде появилась отчаянная решимость, как у человека, решившегося сделать что-то невероятно страшное: